Поезд на Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Ли cтр.№ 35

– Хорошо, я скажу. Я лег под операционный нож, чтобы убрать его. Мне пообещали, что смогут избавить от него. Но на самом деле все только испортили.

– Вы настолько щепетильны в вопросах внешности? – Грених приподнял бровь.

– Да, а что? – оскорбился Вольф.

– Но след ведь был совсем незаметен, его можно прикрыть волосами. Или легко спрятать под слоем грима, не так ли, товарищ Белов? – обратился профессор к шахматисту.

Белов сидел, прижавшись спиной к стене вагона у окна и обхватив себя руками. Вид у него был такой, будто он усиленно обдумывает партию в шахматы, которая на данный момент происходила в его голове.

– А? – захлопал он глазами, проведя по потному лбу рукой, и посмотрел на сидящую над ним Фиму Стрельцову, которая, выпучив на него глаза, нервно крутила в пальцах погашенную папироску, да с такой силой, что табак осыпался на скамью.

– Может, вам приходилось себя за кого-то выдавать? Кого-то со шрамом. – Грених опять посмотрел на Вольфа. – Например, командира реввоенотряда, который выписал Швецову своеобразный пропуск-рекомендацию в ряды красных.

– Опять двадцать пять! На меня это повесить хотите? Вам человек подходящий нужен? Дело срочно закрыть требуется? Не выйдет! Я комсомолец, советский гражданин!

– Нет, ничего мы вешать не собираемся. Нам нужна правда. Может, это вы и есть тот краском, который отправился к атаману Степнову просить объединиться против белых? Может, пора рассказать о том, что произошло в поместье у Ольги Бейлинсон? О том, как она вам план погреба нарисовала на клочке бумаги, как просила передать советским властям, что Степнов, он же прокурор Швецов, удерживал ее с мужем и двумя детьми силой в доме. Вы спаслись лишь благодаря ей. Если бы вы не знали, где рыть, то не успели бы выбраться к тому моменту, когда атаман поджег усадьбу. Вы бежали один. Оставили погибать человек пятнадцать, с которыми делили свою тюрьму.

Вольф изменился в лице, смотрел на Грениха красными от ярости глазами, сцепив зубы и безмолвно качая головой из стороны в сторону. Глаза его стали неестественно черными от расширенных зрачков.

– Неужели вы нашли Швецова только ради того, чтобы вытрясти у него денег и попросить назначить вас на несколько удобных должностей? Неужели у вас сердце не ёкнуло, когда начался этот судебный процесс над Ольгой, которая десять лет от вас помощи ждала. Да вы уже давно могли вырвать ее саму и ее семью из рук монстра, который крылся под маской ее мнимого родственника. Но что же предпочли? Оставить все как есть, лечь под покровительство преступника. А этот шрам нарочно пытались удалить, только не у пластического хирурга, а сами его ножом расковыряли, чтобы забыть, вычеркнуть из воспоминаний ту позорную часть жизни!

Грених откинулся на спинку и скрестил руки на груди, ожидая от студента ответа. Вольф застыл с выражением бесконечного презрения в лице, почерневших глаз от профессора не отводил, но были они удивительно пусты, будто остекленели.

– Вы же уже арестованы, зачем это упрямство? Будете молчать – расстрел вам обеспечен. Едва этот поезд прибудет в Ленинград, вас поставят к стене. Вы могли спастись, но вместо этого погубили и себя, и еще пару молодых людей. Из-за вас сегодня погибли двое… Посмотрите на нее, посмотрите на Лиду Месхишвили. У нее растет двухлетний сын. Сегодня он лишился своих отца и матери, а мы ведь так и не узнали, действительно ли они замешаны в чем-то или же погубили себя из страха, что их непременно оклевещут.

Грених замолчал. Стало непривычно тихо. Поезд шел гладко, едва покачиваясь. Луна вновь скрылась за облаками, и тусклое электричество с трудом высветляло лица, рисуя на них черные, рваные тени, делая человеческие лица похожими на зловещих мертвецов.

– Вольф арестован? – подала голос удивленная и притихшая Фима.

– Не спрашивайте сейчас ничего, – отрезал Грених, продолжая безотрывно смотреть на Вольфа.

– Но откуда вам известны такие подробности? – не выдержала она. – Скажите хоть это! Нельзя же совсем нас держать за дураков!

– От Ольги Бейлинсон, – ответил Грених, переведя взгляд с Вольфа, опустившего голову, на Белова, который продолжал с усилием что-то подсчитывать в голове, при этом шевеля губами и делая в воздухе движения пальцами, будто чертит линии или перемещает незримые фигуры по черно-белым полям шахматной доски. – Она его не запомнила… Не узнала бы. Но верит… бесконечно верит в его порядочность.

– Нечестно с вашей стороны давить на жалость обреченного, – фыркнула корреспондентка. – А за что он арестован?

– Он налетчик. Работал в Петрограде, грабил квартиры, рестораны, представляясь Ленькой Пантелеевым, – коротко пояснил Грених.

– Вольф? – вскричала Фима и присвистнула. – Комсомолец? Член редколлегии «Правды»? Представлялся Пантелеевым? Да не может быть! Ну а как про командира этого узнал?

– Может, он вам скажет? – разозлился Грених, стукнув по скамье кулаком. – Чем я, по-вашему, здесь занимаюсь? Пытаюсь это выяснить!

– На вашем месте, – скривила лицо журналистка, – я бы первым делом выяснила, откуда взялись ядовитые иглы. Знаете ли, приятного мало – ждать, что сейчас откуда-то опять пульнут. Эй, в вагоне энное количество сотрудников ОГПУ!

– Нас всех здесь собрали для расстрела! – вскочил Виноградов.

– Давайте не будем все валить в одну кучу, – тряхнув своими коротенькими светлыми волосами, возразила Фима. – Советская власть невинных не арестовывает и не расстреливает.

В эту минуту она была похожа на юную Жанну Д’Арк в доспехах перед англичанами, и Грених, глядя на нее, смягчился, дернув уголком рта.

– До прибытия в Ленинград еще четыре часа. И мы должны, обязаны, – продолжила она, будто на политсобрании, потрясая маленьким кулачком в воздухе, – понять, ради кого и чего мы здесь застряли. Ради Ольги Бейлинсон, которая ждет своего спасителя в зале суда? Ради сына супругов Месхишвили? Или ради них самих? Или ради всего советского народа? Потому что то, что здесь произошло, то, что я здесь увидела, – это все достойно подмостков плохого театра. Жалко мне вас всех, товарищи! Тебя, Саушкин, что расследование провести толком не можешь. Тебя, профессор, потому что ходишь вокруг да около. Жалко даже начальника Агранова! И ты тоже, студент, – она обратилась к Вольфу, – чего нос повесил и губы поджал? Да, прошлое у тебя, конечно, не ахти какое есть! Но ты ведь принят в комсомол, значит, заслужил. Помогай давай, авось тебя за это и простит советский суд! Думай. Да и вообще… – она фыркнула. – Это как надо не любить своих вождей, чтобы жить перед ними в необоснованном страхе! Надо учиться доверять старшим, мудрым, тем, кто революцию сделал, – сколотил подручными средствами практически из ничего. Вот что было в голове этой женщины, когда она выкрикивала мужу в лицо злые слова, когда всадила в свою грудь нож?

– Подождите! – очнулся наконец Феликс Белов, протянув в сторону Фимы руку, останавливая ее. – Вы тоже считаете, что она покончила с собой?

– Я видела, что у нее из сердца нож торчит. Я не идиотка, чтобы считать, что этот нож был воткнут в нее против ее воли. Мужа ее зря обвинили.