Поезд на Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Ли cтр.№ 2

– Это-то и следует выяснить, увы, способом известным – сесть в вагон, – упавшим голосом отозвался третий.

– Ехать, стало быть, кому-то из нас? – расширил галстук четвертый.

– Я пас, меня укачивает. А тут последний вагон…

– Звоните начальнику Октябрьского вокзала и Генриху Григорьевичу.

– Прям зампреду ОГПУ… прям Ягоде?

– Он сказал, если появится хоть одна ниточка – ему лично.

– Но что это за ниточка? Разве можно назвать это хоть какой-то уликой?

– Довольно толстая, хорошая. Дратва настоящая! Билет выписан человеку, который тесно работал с Савелием… э, будь он неладен… с Владом Миклошем. Да, пусть он ни в чем не заподозрен, но сослан. Записка найдена у двери кабинета губпрокурора. Кажется, появилась надежда выйти на него.

– Но если билет у нас… Кто тогда сядет в вагон?

– Третий. Тут ведь сказано: «будут ждать». Двое, кому билет выписан, если и не явятся теперь, раз уж мы завладели им, – их будет ждать кто-то третий. Тот ли, что приходил, или еще кто – неизвестно. Но слова «будут ждать» ни в коем случае нельзя игнорировать.

– Будут ли ждать?

– Что за «тайны мадридского двора». А вдруг никто не сядет?

– Тогда прокатимся до Ленинграда впустую.

– В новогоднюю ночь?

– Это лучше, чем упустить шпиона.

– Но как? Мы ведь не знаем, кого брать! Мужчина это, женщина? Старик? Старуха, ребенок?

– Вычислить.

– Не представляю, кто может это вычислить с таким ничтожным количеством данных. Набьется вагон до отказа – вычислишь там, ага.

– А я знаю такого человека. В институте судебной психиатрии работает.

– Не тот ли, который проводил сеанс гипноза в зале заседания недели две назад?

– Он самый. Константин Грених, старший судебный эксперт из ИСПЭ.

И один из следователей вышел, чтобы по коммутатору связаться с Объединенным Госполитическим Управлением, что возвышалось мрачной серокаменной громадой на Лубянской площади.

31 декабря 1928 года. Октябрьский вокзал

Валом валил крупный снег, небольшой морозец рисовал на окнах узоры, народ на улицах Москвы, закутанный по глаза в шарфы, пуховые платки, в полушубках, ушанках, валенках и в приподнятом настроении скользя по гололеду и выпуская клубы пара, спешил по домам. Еще не закрылись бакалейные лавки и кооперативные магазины, кто-то тащил елку или охапку душистых веток на санях, дровишки, бочонок с пивом Шаболовского акционерного общества. Под веселый смех и пьяные песни компания веселых студентов поворачивала от Каланчевской площади – шла отмечать к кому-то на квартиру, где-то выстрелили из самодельной хлопушки, снова смех, а там – гармонь, без конца носились извозчики, подвозя пассажиров с поклажей, от них не отставали гудящие клаксонами такси, свет фар конусами выхватывал из черноты мельтешившую снежную крошку.

По деревянному настилу перрона тоже сновали люди, всюду лежали бесконечные тюки, узлы и чемоданы. Свистками пытался навести порядок дежурный, но то и дело кто-то да нарушал привычный порядок: то провожали с песнями, то встречали с дракой, то взрывались хлопушки, то надрывалась гитара или баян. Большая компания рабочих сгрудилась у ярко разукрашенного агитпоезда, отправляющегося после полуночи. Сейчас уже редко разъезжали такие по стране, разве только в какой-нибудь праздник.

Без конца роняя стопки газет и журналов, держа под мышкой жестяной кубок победителя шахматно-шашечной секции Пролетарского спортивного общества «Динамо», а другой рукой притискивая к боку дряхлый, видавший виды чемодан, курсировал в толпе, ища свой поезд, мужчина лет тридцати в шапке-ушанке и клетчатом шарфе. Близоруко щурясь, он всматривался в прохожих, подошел к дежурному, спросил, какой состав идет до Ленинграда. Ему ответили, показав на ряд вагонов с буквами «ОЖД», молодой человек недоверчиво нахмурился, покивал, двинул по перрону дальше, зашел в один вагон, вышел, ступил в другой. Наконец он добрался до хвоста, бросил взгляд в сторону паровоза, оставшегося где-то в начале, и шагнул в последний вагон с отметкой «жесткий», где уже сидели несколько человек, а на скамьях и багажных полках под потолком лежали чьи-то вещи.

– Совершенно не приемлю спальные вагоны! – сказал, как отрезал, он, обращаясь в пространство. – Не представляю, как можно спать в дороге, когда можно заняться полезным делом, чтением например. Здесь хорошее освещение? Хм, всего одна лампочка… ну что ж.

Он сделал два шага внутрь свежевыкрашенного вагона и с удовлетворением огляделся, остановив взгляд на тускло горящей лампочке, свисающей с потолка, обшитого снаружи и изнутри досками.

Вид молодой человек имел несколько нелепый, будто собирался впопыхах или был слаб глазами. Пуговицы шинели он застегнул вкривь, поэтому половина поднятого, чтобы не задувало шею, повязанного шарфом ворота закрывала часть его лица; на одной руке перчатка черная, на другой – коричневая с пуговицей; из-под брюк, слишком коротких, но неприлично широких, выглядывали носки: один – украшенный ромбами, другой – в полоску. Ботинки осенние, сильно стоптанные, размера на два больше и хоть одного цвета, но надетые левый на правую ногу, а правый – на левую.

– Товарищ, куда без проверки… – остановил его кондуктор, вбегая за ним в вагон.

Нелепым типом был Феликс Белов, приехавший в Москву из Ленинграда в конце ноября на Пятый Всесоюзный шахматно-шашечный съезд. Все бы ничего, но Пятый шахматный съезд завершился в прошлом году. Феликс, шахматист-любитель, а также профессиональный летатель в облаках, вообразил себе, что если второй турнир после первого был три года спустя, второй, третий, четвертый – год за годом, то пятый обязательно должен состояться вновь спустя три года после четвертого. Высчитав по собственной хитрой схеме и примерные даты будущего чемпионата, он поднялся из-за письменного стола своей коммунальной комнаты, что располагалась на Ваське ^[1], утром двадцать третьего ноября, собрал чемодан, под мышку сунул старые отцовские из слоновой кости шахматы и махнул в Москву, не удосужившись проверить, совпадают ли его предположения с действительностью.

Прибыв по адресу, где обычно проходили шахматные съезды, – это был бывший Камергерский переулок, нынешний Художественный проезд, он пришел в удивление, не найдя там никакого съезда. Над ним посмеялись и выпроводили. Но Феликс быстро отошел от потрясения. Посокрушавшись над своим промахом ровно три минуты, он купил справочник «Вся Москва в кармане» и отправился по шахматным клубам столицы. И месяц занимался тем, что обыгрывал местных гроссмейстеров так, будто был переодетым Капабланкой ^[2]. Играл до тех пор, пока клубы не переключились на предновогоднюю суету. Шахматисты вынесли из залов столы, притащили граммофоны, развесили блестящий серпантин, пригласили девушек, и на некоторое время шахматные клубы превратились в танцевальные. Феликс танцевать не умел, заскучал, пришлось двинуть домой.