Он снова сделал долгую паузу и покачал головой.
– Это был бы правильный шаг, – повторил он. – Но, конечно, наши власти сами на него не решатся – и лично я этому рад, поскольку не представляю, как бы они могли сделать это, не уничтожив заодно и весь поселок. – Он остановился и огляделся – вокруг был Мидвич, мирно отдыхавший в лучах вечернего солнца. – Я уже стар и в любом случае долго не проживу, но у меня молодая жена и маленький сын, и мне хотелось бы надеяться, что у них впереди долгая жизнь. Нет, власти, конечно, будут спорить, но если Дети хотят улететь, они улетят. Гуманность одержит верх над биологической необходимостью – что это будет, порядочность? Или начало конца? Таким образом, неизбежное отступит – интересно, надолго ли?..
Когда мы вернулись в поместье Кайл, чай уже был готов. Но после первой же чашки Бернард поднялся и попрощался с Зеллаби.
– Все равно, оставаясь здесь, я больше ничего не узнаю, – сказал он. – Чем раньше я представлю требования Детей моему недоверчивому начальству, тем скорее дело сдвинется с мертвой точки. Не сомневаюсь в вашей правоте, мистер Зеллаби, но лично я сделаю все возможное, чтобы Дети оказались за пределами страны, и как можно быстрее. За свою жизнь я видел немало неприятных зрелищ, но то, что произошло с начальником полиции, испугало меня сильнее всего. Держать вас в курсе я, конечно же, буду.
Он посмотрел на меня.
– Едешь со мной, Ричард?
Я поколебался. Джанет все еще находилась в Шотландии и должна была вернуться лишь через несколько дней. Ничто не требовало моего присутствия в Лондоне, а проблема Детей Мидвича захватила меня гораздо сильнее, чем я ожидал. Антея это заметила.
– Оставайтесь, если хотите, – сказала она. – Мы оба будем рады, если вы составите нам компанию.
В этом можно было не сомневаться, и я согласился.
– Вдобавок, – сказал я Бернарду, – мы не знаем, распространяется ли твой новый статус курьера и на компаньона. Если я попробую поехать с тобой, может оказаться, что меня все еще не выпускают.
– Ох уж этот нелепый запрет! Я должен серьезно с ними поговорить – это какой-то совершенно абсурдный, панический поступок, – сказал Зеллаби.
Мы проводили Бернарда до дверей, и он уехал, махнув нам рукой на прощание.
– Да, для Детей это игра, – сказал Зеллаби, когда машина скрылась за поворотом. – А что потом?.. – Он слегка пожал плечами и покачал головой.
22. Зеллаби Македонский
– Дорогая, – сказал Зеллаби жене за завтраком, – если ты поедешь сегодня в Трейн, то не купишь ли большую банку леденцов?
Антея перевела взгляд с тостера на мужа.
– Дорогой, – сказала она без особой нежности, – во-первых, если ты вспомнишь вчерашний день, то поймешь, что о поездке в Трейн не может быть и речи. Во-вторых, я не собираюсь снабжать Детей конфетами. В-третьих, если это означает, что ты собираешься сегодня вечером показывать им кино на Ферме, то я категорически против.
– Барьера больше нет, – сказал Зеллаби. – Вчера вечером я объяснил им, что это просто глупо. Заложники все равно не смогут ни о чем сговориться так, чтобы Дети об этом не узнали – хотя бы через мисс Лэмб или мисс Огл. Барьер означает только лишние неудобства; половина или даже четверть населения поселка служат для них столь же хорошим щитом, как и весь поселок. Кроме того, я сказал, что отменю свою лекцию об Эгейских островах сегодня вечером, если половина из них собирается болтаться по окрестным дорогам.
– И они так просто согласились? – с интересом спросила Антея.
– Конечно. Они вовсе не такие глупые и с пониманием относятся к разумным аргументам.
– В самом деле? После всего, что мы пережили…
– Но их можно понять, – возразил Зеллаби. – Когда они возбуждены или испуганы, они делают глупости, но разве все мы их не делаем? А поскольку они еще маленькие, то не рассчитывают свои силы, но ведь это можно сказать и о всех детях? Да, они встревожены и обеспокоены – а мы бы не беспокоились, если бы над нами висела угроза того, что произошло в Гижинске?
– Гордон, – холодно ответила Антея, – я тебя не понимаю. На Детях лежит ответственность за гибель шести человек. Они убили шестерых людей, наших хороших знакомых, и еще больше народу ранили, некоторых очень тяжело. В любой момент это может произойти с любым из нас. Ты это защищаешь?
– Конечно, нет, дорогая. Я просто объясняю, что они могут делать ошибки, когда им угрожают, точно так же, как мы. Когда-нибудь им придется сражаться с нами за свою жизнь; они давно знают об этом, и сейчас по ошибке решили, что это время уже настало.
– Значит, теперь мы должны сказать: «Жаль, конечно, что вы по ошибке убили шесть человек. Давайте забудем об этом»?
– А что еще ты можешь предложить? Предпочитаешь враждовать с ними? – спросил Зеллаби.
– Конечно, нет, но если закон, как ты говоришь, против них бессилен, это вовсе не значит, что мы должны делать вид, что ничего не случилось. Кроме юридических мер воздействия есть и общественные.
– Лучше соблюдать осторожность. Они только что показали нам, что и тем, и другим мерам можно с успехом противопоставить силовые, – с серьезным видом сказал Зеллаби.
Антея озадаченно посмотрела на него.
– Гордон, я тебя не понимаю. О многих вещах мы думаем одинаково, но сейчас я не могу с тобой согласиться. Мы не можем делать вид, что ничего не случилось; это было бы равносильно прощению.
– Мы с тобой, дорогая, подходим к вопросу с разными мерками. Ты судишь по законам общества и считаешь их действия преступлением. Для меня же это – борьба за существование, и я вижу в этом не преступление, а мрачную первобытную опасность.
Тон, которым Зеллаби произнес последние слова, настолько отличался от его обычной манеры говорить, что мы с Антеей изумленно уставились на него. Впервые я увидел другого Зеллаби: перед нами сидел человек, чьи нетривиальные аргументы делали его Труды чем-то большим, чем они казались на первый взгляд; человек более молодой и сильный, чем мой старый знакомый – любитель пофилософствовать. Зеллаби вновь перешел на свой обычный стиль.
– Мудрый ягненок не станет дразнить льва, – сказал он. – Он будет ублажать его, заигрывать с ним и надеяться на лучшее. Дети любят конфеты и будут их ждать.
Несколько секунд он и Антея смотрели друг другу в глаза. Выражение озабоченности и тревоги медленно исчезло с ее лица, уступив место столь неприкрытой вере, что я даже смутился.
Зеллаби повернулся ко мне.
– Боюсь, что сегодня днем у меня будет много важных дел, друг мой. Не хотите ли отпраздновать окончание нашей осады, поехав вместе с Антеей в Трейн?
Когда, незадолго до обеда, мы вернулись в поместье Кайл, я нашел Зеллаби в брезентовом кресле на веранде. Он не сразу услышал мои шаги, и я был поражен его видом. За завтраком он был полон энергии и силы, а сейчас выглядел старым и усталым, намного более старым, чем был на самом деле. Легкий ветерок шевелил его шелковистые седые волосы; взгляд был устремлен куда-то вдаль.