– Меня знаете? – нарушил он тишину.
– Знаем, батюшка, как же не знать? – Софья Торопка, баба лет сорока, тощая, с редкими сальными волосами и морщинистым некрасивым лицом, нервно затеребила краешек головного платка.
– Чай не дураки, – хмуро добавил Силантий Дымов, немолодой мужик, крупносложенный, широкоплечий и весь какой-то помятый.
– Тогда сразу к делу. – Бучила навалился на стол. – Что случилось на болоте, чего видели и от чего бежали?
– Страху, страху, батюшка, натерпелись, – заголосила Софья. – Зачем, зачем поперлись на топь? А я говорила! А я предупреждала! А кто меня слушал?
– Я тя щас ударю, – оборвал поток бабьей говорливости Рух. – По делу давай, без затейливых предисловиев. С того момента, как все по махерке пошло.
– Это я мигом. – Баба как-то сразу приняла деловой вид. – Мы, значит, журавиху собираем, ее на болоте тьмущая тьма, все от краю до краю красно…
– Ты очумела, что ли, совсем?
– Прости, Заступа-батюшка, прости, – ахнула Софья. – Не знаю, как и начать, прости дуру грешную, мыслишками путаюсь. Рядом со мною Фроська Копытова ягоду брала, ох и спорая баба… Все-все, поняла, опять не туда свернула… Так я краешком глаза смотрю, нету ее, только была и нет. Ну мало ли, может, до ветра пошла за кусток. Опять смотрю: стоит Фроська среди деревьев, теперь далече уже, саженях в полста. И машет, значит, рукой. Призывно так. Присмотрелася я и обмерла. Фроська-то не стоит, ноги до земли не достают, будто парит и перебирает ими тихонечко. А сзади, в зарослях, я и не углядела сначала, чудище, высотой чуть не с избу и собой горбатое, черное аки смоль и Фроську за шею лапищей держит и мне, что ли, как бы показывает. А потом раз – и пропало рывком и Фроську с собой унесло. Ну я клюкву бросила, хай с ней, с клюквой проклятой, подол подобрала и тикать. Только у ворот и опомнилась.
– Чудовище, выходит, не разглядела? – без особой надежды уточнил Рух.
– Не разглядела, батюшка, – истово тряхнула космами Софья. – Чудище за елкой пряталось и все какое-то, не знаю, расплывчатое было. Я и видала-то его самую чуть.
– И ты не видал? – спросил Бучила у молчаливого Силантия.
– Может, видал, а может, и нет, – неопределенно пожал плечами Дымов. – Прокл покойный, царствие ему небесное, на другой стороне поляны караулом стоял, и видел я, как из зарослей выскочила тварища, вся в шерсти, как жопа у Сатаны, сцапала его и утащила, я моргнуть не успел.
Он снова примолк, бездумно глядя куда-то Руху через плечо.
– А потом? – спросил Бучила.
– А потом я сбежал, – без обиняков признался Силантий.
– Струсил?
– Струсил, – с вызовом ответил мужик и впервые посмотрел Руху прямо в глаза.
– Ну ничего, со всеми бывает, сам грешен, – ободрил Бучила.
– Убежал, а потом вернуться хотел, не гоже ведь так. А все одно страх пересилил. Кто я такой? Пахарь и пахаря сын, куда мне со зверем лютым тягаться? Одно дело перед бабами с самострелом выхаживать, когда никакой нечисти в помине и нет, и совсем другое, когда… эх. – Силантий очень хотел, чтобы ему верили. Верили и не судили.
Бучила смотрел на Дымова с невеселой усмешкой. М-да, а что он мог сделать? Героически сдохнуть? Кто знал, что вблизи села появится настолько сильная и злобная тварь? Да, балуют по мелочи русалки и лешаки, играют с людишками, бывает и до смерти, но в чащах и дубравах своих, куда человеку по старому закону хода как не было, так и нет. Кто туда забрел, сам, почитай, виноват. К жилью не суются, детей не воруют, скотину не портят, чтут с Заступою уговор. И всем хорошо. Но ведь нет, сыскалась какая-то мразь.
– Черт энто или диавол. – Софье надоело молчание. – Рога у него были и хвост.
– Угу, и вилы, – хмыкнул Бучила. – Ты его вроде не видела толком, а тут уже и рога, и хвосты.
– А рога видела, – уперлась баба. – Силантий, скажи.
– Не было рогов, – мотнул бородой Силантий. – А может, и были. Я врать не буду.
– А я, значит, вру? – Софья аж подпрыгнула от возмущения.
– Не трожь ты меня, – беззлобно отозвался Силантий. – Я теперь себя не прощу, Евдокиюшку мою ненаглядную сгубило чудище поганое, ее и всех остальных. А я живой, сижу тут, лясы точу. А они лежат. Дети-то махонькие совсем. Девчонки-соплюшки.
– Одна девчонка живая, – успокоил Бучила.
– Живая? – ахнул Силантий.
– Наталья Клюева из леса обратно на болото выползла, – пояснил Рух. – Пораненная сильно, обмороженная, в чем душа держится – сам не пойму. У лекаря сейчас, даст Бог, обманут костлявую.
– Господи помоги. – Софья мелко перекрестилась несколько раз.
– Ты знаешь, Заступа, чего? – Силантий добела сжал кулаки. – Ты гадину-то, поди, будешь ловить?
– Ну скорее всего, – усмехнулся Бучила. – Или она меня, тут третьего не дано.
– Меня возьми с собой. – Глаза Силантия под кустистыми бровями полыхнули огнем. – Я вину искуплю, обузой не буду. Не откажи, Заступа.
Рух глянул пристально. Весьма неожиданно. Интересно, чего стоило это Силантию? Смалодушничал, убежал, а теперь терзает себя. Нет, конечно, может, завтра опять передумает, смекнет, что зря в самое пекло полез, но порыв достойный, чего говорить. Добровольный помощник – зверь редчайший по нынешним временам. И сказал:
– Лады, если понадобишься, дам тебе знать. Фрол, отпускай обоих, они и так сегодня дерьмишка хлебнули лишка.
– Не забудь, Заступа, слышишь? – Силантий на миг задержался в дверях и следом за Софьей вышел в студеную зимнюю ночь.
– Какие мыслишки? – спросил Фрол, едва они остались наедине.
– А никаких, – признался Бучила. – Тварь в лесу и болотах прячется, хер кто найдет. Тут хоть три полка прочесывать засылай, без толку все. А у нас ты, я, два орла твоих да Силантий. Кстати, Силантий этот откуда? Я вроде раньше не видел его.
– Месяца полтора как прибился к селу, – поделился информацией Фрол. – Беженец с Вотской губернии, документы в порядке. Евдокия-покойница приютила его, жили нормально, пока за клюковкой не пошли.
– Клюква до добра не доводит, – согласился Бучила.
– И чего будем делать? – затаил дыхание пристав.
– Ждать, – отрезал Рух. – Ждать, надеяться, верить. В Бога, в Дьявола или в науку драную, нам сейчас любая помощь нужна. К себе пойду, буду думать и водку пить. А ты спать ложись, утро вечера мудреней.
Утро вместо возвышенной мудрости преподнесло очередной паскудный сюрприз. Едва рассвело и стылая темень клочьями рваной паутины потекла обратно в выстывшие леса, стража обнаружила у ворот четыре человеческие головы, аккуратно сложенные в рядок. Бучила, поднятый ни свет ни заря, зябко кутался в драную шубу и разглядывал замечательную находку, матерясь про себя. Возле ворот успела собраться небольшая толпа. Жандармы пытались сдержать любопытных, покрикивая и угрожая дубинками. Глухо переговаривались мужики, галдели бабы, выли безутешные вдовы. Вроде зима – самое спокойное время, и вот тебе на. Головы были оторваны с мясом, лица перекошены болью и ужасом, в глазах намерзли жидкая кровь и вода. «Ужас». «По грехам нашим тяжким». «Заступа пришел». «Заступа защитит». «Ага, этих вон защитил», – сдавленно шептались в толпе.