Он так орёт, что, даже несмотря на грохочущую музыку, люди отрываются от того, чем занимаются, и глазеют на нас. И все, кто сидит в нашей кабинке, тоже глазеют, как он одной рукой обнимает меня, другой размахивает в воздухе. Все: Лукас и Мари, Элиот и Ана, даже Люсиль и мистер Одеколон. Лицо Лукаса расплывается в улыбке, он поднимает большой палец вверх.
– Люблю тебя, Том! – кричит он.
Осмелев от этих слов, Том прижимается вспотевшей щетинистой щекой к моей щеке. Я чувствую его горячее дыхание, запах его кожи, пропитанной лосьоном после бритья. Паника. Она поднимается во мне, как вода в шланге. Я отстраняюсь от Тома.
– Иди сюда, ты, – он беззаботно смеётся, вновь неловко притягивает меня ближе, и вот оно. Жаркий, первобытный страх, стук сердца в ушах, в горле, покалывание в руках и ногах. Я пытаюсь уклониться от его объятий, словно от летящего в меня диска.
– Не надо, – говорю я и чувствую, как все смотрят на меня. Музыка слишком громкая, воздух слишком пропитан алкоголем и запахом тел других людей. Он усмехается, как будто это игра, и, когда я пытаюсь пройти к своей кабинке, выставляет руку, удерживая меня между собой и сияющим баром.
– Ну ты чего, Эмси? Иди сюда, пообщаемся. Ты же знаешь, что все говорят. Ты подружка, я…
Я не успеваю подумать. Мои инстинкты, мой страх, моя паника действуют за меня. Когда он вновь приближается ко мне, я толкаю его. Я выставляю вперёд обе руки, в одной из которых зажат лимонад, и толкаю Тома в твердую широкую грудь. Он спотыкается, хватаясь за стойку, чтобы не упасть, и роняет на пол несколько напитков. Его рука сжимает перекладину, костяшки пальцев белеют, и двое незнакомцев помогают ему подняться на ноги. Том разъярён. Его глаза вот-вот выкатятся из орбит, рот разинут. Он не может поверить в то, что сейчас произошло. Он в полном шоке от моей реакции. Я едва дышу, в висках стучит кровь.
– Я… я же… я тебя просила не… – бормочу я, но мой голос тонет в музыке, и я вижу, что за моей спиной стоит Элиот, нахмурив брови.
– Эмми?
– Какого хрена? – Том делает шаг вперёд. Элиот кладёт руку ему на грудь.
– Чувак, иди за столик, окей?
– Она меня толкнула, блин, ты видел?
Я больше не могу всё это слушать. Не могу стоять здесь, понимая, что меня видели. Что нас видел Лукас. Видела Ана. Видели Элиот и Мари. Так много людей меня видели, и значит, мои друзья тоже, и я не могу заставить себя повернуться и посмотреть на них, потому ухожу – очень быстро, почти убегаю. Налетаю на дверь, которую хочу открыть, но она на замке, и какая-то женщина касается моей руки.
– Вы в порядке? – спрашивает она, и я ничего не отвечаю, рвусь наружу, на улицу.
Зачем он это сделал? Почему он не услышал меня? Я ведь его просила. У меня не было выбора. Я даже не помню, когда вышла из-под контроля, но, кажется, всё дело было в его руке. Его рука, часы на запястье, невозможность вырваться, горячее дыхание, потная кожа. Я вновь вернулась туда. В тот кабинет, в котором грубая, потная рука Роберта Моргана сжимала моё бедро, его пальцы пробирались мне под трусики, его жаркий шёпот эхом отдавался у меня в ушах. «Ну, давай, Эммелина. Ты же думала об этом, правда? Думала? Я думал».
– Эмми!
Я едва не подпрыгиваю. Оборачиваюсь. Моя грудь тяжело вздымается и опадает, щёки заливает краска. Элиот. Серьёзный, осуждающий меня Элиот. Элиот, который велел Тому идти в кабинку, будто я – дикое животное, от которого нужно держаться подальше. Его лицо. Оно в точности такое, как вечером того дня, когда нам с Лукасом исполнилось девятнадцать. Он рассказал своей девушке. Девушке с волосами, стянутыми в хвост, и пьяной, язвительной улыбкой. Элиот рассказал ей всё, что со мной произошло. Всё. А она рассказала об этом мне. Его лицо сегодня в баре было точно таким же, как в тот вечер. Разочарованным. Осуждающим.
– Эмми, всё хорошо? – он делает шаг вперёд, пытается заглянуть мне в глаза, и я отступаю в сторону. – Ты дрожишь.
– Всё в порядке. Я знаю, что не должна была… не должна была его толкать, я знаю. Но…
Элиот усмехается, его узкие глаза блестят.
– Ты должна была. Я и сам бы его толкнул. Этот тип – засранец. Грубый, эгоистичный засранец.
Я смотрю на него широко распахнутыми глазами, и мне хочется плакать оттого, что кто-то ко мне добр, кто-то на моей стороне.
– Меня накрыла паника. Я понимала, это просто Том, и он никогда, но я… она меня накрыла.
– Я понимаю. Он вкрай обнаглел, Эмми. Хочешь присесть? Кажется, тебе нужно посидеть, – Элиот быстро оглядывается на столы – все занятые – и на очередь в бар у входа, потирает подбородок, словно разгадывая головоломку.
– Всё хорошо. Я просто хочу домой.
Элиот кивает, смотрит на меня тёмно-карими глазами из-под густых тёмных ресниц.
– Ну хорошо. Мы с Аной тоже уже хотели уходить, если честно. Я вызову нам такси. Если хочешь, поехали с нами.
– Да, спасибо. Было бы здорово, – я смотрю на дверь, всем сердцем желая, чтобы Том не вышел. Я не хочу его видеть. На меня накатывает волна смущения. Лукас. Я хочу, чтобы вышел Лукас. Хочу поехать с ним в его пристройку, как раньше. Как в тот вечер, когда мы пошли в бар неподалёку, а потом в караоке – спустя два дня после того, как от меня ушёл Адам. Я пела балладу Бона Джови, смеялась и плакала в микрофон. Я хочу в пристройку, лежать рядом с Лукасом и смотреть викторины. Французские, в которых не понимаю ни слова. Лукас переводил их, пьяный, с набитым тостами ртом, и смеялся каждый раз, когда я говорила: «Пэт Шарп»
[19] – наш универсальный ответ за неимением лучшего.
– Можем пройтись, пока ждём такси. Я по себе знаю, прогулка успокаивает, а тебе явно…
– Элиот? – Ана, с выражением лица злого полицейского, выходит из бара, двери тут же закрываются за её спиной. С её плеча свисает рыжеватая квадратная сумочка. Она о чём-то спрашивает Элиота по-французски. Он указывает на меня и говорит:
– Эмми хочет домой. Я подумал, может быть, мы поедем вместе, поможем ей спокойно добраться…
Она что-то говорит по-французски, быстро и жёстко, не сводя глаз с Элиота, ни разу не упомянув меня, чудовище в мятом платье. За её спиной появляется Том, его рубашка расстёгнута, на щеках красные пятна. Он видит меня, утыкается взглядом в телефон и шагает прочь. Ана идёт за ним. Элиот зовёт её на французском, но она не реагирует, быстро идёт вперёд, как учительница, которая только что разняла драку.
Элиот кладёт руку мне на плечо, сжимает челюсти.
– Ана сказала… будет лучше, если с нами поедет Том, – он кусает губу, её ноздри раздуваются. – Это полный бред, я знаю, но… понимаешь, я-то рад доехать с тобой на такси, убедиться, что ты нормально добралась домой…
– Эм? – выходит Лукас, его щёки горят, глаза широко распахнуты. Увидев меня, он быстро подлетает, шаркая по тротуару. – Господи, с тобой всё в порядке? – он крепко, с силой обнимает меня, пахнущий лосьоном и алкогольными пара́ми. Я зажмуриваюсь и, когда открываю глаза, вижу, как Элиот медленно уходит вслед за Аной, держа руки в карманах.