Рабыня Рива, или Жена генерала - читать онлайн книгу. Автор: Мария Устинова cтр.№ 63

Через несколько недель нас пригласили в госпиталь за малышом.

Ему пришлось там задержаться дольше. Из-за отсутствия матери ребенок медленней развивался, чем мы ожидали. Было раннее утро, я немного волновалась, но была в предвкушении. Настроение оставалось приподнятым еще с вечера. Накануне я готовила комнату для ребенка, перебирала крошечные треугольные отрезы ткани, которые заменяли здесь пеленки, и думала, как это будет выглядеть. Пока он маленький, я буду ему мамой, но как он воспримет меня, когда подрастет и увидит, что я отличаюсь от остальных? Я останусь для него женой дяди или чем-то большим?

Столько волнений…

Они исчезли, когда к нам вышла пожилая врач со свертком в руках. Формальности Шад уладил накануне, оставалось забрать домой ребенка. С нами были и родители Шада… Лиана, еще не убравшая следы траура с волос, выглядела очень воодушевленной. Малыш не сможет совсем убрать горькую печаль потери, но придаст ей сил. Едва справляясь с напряжением, она протянула к детенышу руки. Тонкие гибкие пальцы подрагивали от волнения.

Но врач не отдала ей малыша.

Протянула мне.

Он был совсем легким. От неожиданности и оказанной мне чести, я сама разволновалась пуще прежнего. Думала, бабушка возьмет первой, но поняла, что врач права. Маленький Миро будет воспитываться в нашей семье, значит, я должна стать первой, у кого он окажется на руках. Я боялась, Лиана рассердится, но нет. Меня приняли, как григорианку.

— Привет, — улыбнулась я, глядя в ворох пеленок, из которых выглядывала мордашка детеныша.

Совсем крохотный.

Даже странно, что такой малыш вырастет в высокого григорианца.

Меньше человеческого младенца раза в три. Тонкий, с цепкими пальчиками, на каждом красовался прозрачный коготок. Лупоглазый — огромные, желтые глаза были самой заметной частью на лице. В ответ детеныш фыркнул, и смежил веки.

— Держите крепче, Эми-Шад, — посоветовала григорианка, которая передала нам младенца. — Он сейчас мать в вас не признает, но все равно держите крепко, как мать. Ему спокойней будет.

— Держу, — я прижала комок к груди, рассматривая сероватую кожу существа.

Племянник Шада мирно спал.

— Идем? — мы с мужем побрели к выходу, я шла, баюкая малыша.

Пусть Шантара будет спокойная: мы вырастим его, как родного. И наш дом не опустеет со временем.

Дома мы отнесли его в комнату, которую выбрали детской. Нужно будет найти женщину с опытом, которая поможет его растить и всему меня научит. Я сидела над колыбелью, рассматривая малявку, пока Шад ушел по делам. И сама не заметила, как начала напевать иларианскую колыбельную песню, грустную и тихую. Не думаю, что она ему нужна — младенец и без нее прекрасно спал. Это скорее мне нужно. Как инициация материнства, чтобы привязаться к ребенку, если уж не я его родила.

— Твой отец был героем, — тихонько напевала я. — И твоя мама. И ты тоже им станешь, когда вырастишь.

Хотя лучше героем не быть. А прожить отпущенное тебе время без войн и потрясений. В мире с собой. Ничем не жертвуя.

Надеюсь, у сына Шантары будет такая жизнь.

Я буду молиться, чтобы такая жизнь была у всех нас.

Когда все успокоилось и утряслось, мы с Шадом съездили на ту забытую всеми планету, где пытались спрятаться от мира.

Это было спонтанное, но общее решение.

Там мы обжились, выстроили наши отношения. С грустью я ходила по комнатам. Уже не скрывалась, не прятала от всех татуировки вокруг глаз, а под капюшоном черные волосы… Не было нужды мне прятаться, а Шаду — называться Изгоем. Скромная обстановка, двор — все тронуло сердце, казалось милым. Мой первый дом…

Сиреневая красавица в защитном коконе дожидалась на клумбе.

Я взяла ее в руки, улыбнулась. Искорки с лепестков почти пропали, но она еще цвела. Колокольчики потянулись ко мне, как ласковые кошки.

Цветы я заберу с собой.

Но домой мы вернулись не сразу. Я попросила Шада посетить Иларию.

Когда сел наш шаттл, был вечер.

Мягкий свет лился из-за горизонта на бесконечное поле маковника, я так хорошо запомнила эту картину… Как смотрю навстречу свету на ярко-алое поле, и держу в руках свой сиреневый цветок. Я так скучала по этому виду… Наверное, я лучше запомнила даже не пейзаж, а свои ощущения простора, покоя и свободы.

Родители встретили нас приветливо, хоть и немного настороженно.

Мама родила мою маленькую сестренку: черноволосую, с бездонными голубыми глазами. Я подержала малышку на руках, и вернула маме. Между нами потихоньку таял лед. Я буду жить на планете мужа, но никто не запретит мне навещать семью. В будущем я планировала приезжать регулярно. Шад прав, иногда традиции уходят в прошлое, особенно, после разрушающих войн, которые порой меняют устои полностью. Так и должно быть. И мне простят моего мужа, как ему простили меня. И, думаю, это произойдет быстро. Родители были мне рады, просто боялись последствий моего освобождения и возвращения, не зная, чем все обернется. Могу ли я винить их в этом, если не знала этого и сама?

Время шло, все забывалось. Тело Лиама забрала его первая жена, кремировала, и поспешила забыть. Позже я видела ее на церемониях с другим офицером под руку. Через несколько лет все, что от него осталось — фото командора, одного из, прошедшего войну, но Лиам полностью остался в прошлом. Эту страницу перелистнули так же, как мою и страницы других рабов — вместе с войной.

Экипаж, с которым я недолго путешествовала, однажды попался мне в новостях — Эмму и ее капитана арестовали за контрабанду грузов. Они отбывали свой срок на удаленной планете, исключающей побеги, а остальная часть экипажа отделалась штрафами и увольнениями. Наверное, можно было вмешаться, помня, как они со мной поступили, чтобы им добавили срока, но я предпочла об этом забыть. Дел и так хватало. После срока правления Шад вернулся в армию. Я, как и хотела, подружилась с посольскими женами, занялась благотворительностью, открыла школу для бедных. Ребенок рос. Все шло своим чередом. Я привыкла к планете мужа, привыкла к кухне, обществу, моде, обзавелась новыми привычками, уже скоро ощутив себя на своем месте.

Много лет спустя, когда все успокоилось, невзгоды остались в прошлом, а новые поколения уже не помнили войны, я все еще вспоминала ее, когда вечерами оставалась одна. Скажу правду: вспоминала все чаще. Нашу взаимную клятву на «Стремительном», бой моего мужа с врагом, смерть Шантары. Все подернулось дымкой, но не забылось. Кажется, воспоминания даже стали острее. И ранили меня пережитым. Это невозможно забыть.

Невозможно забыть боль, невзгоды и несправедливость через которые я прошла, чтобы стать собой.

Но именно они сделали меня тем, кем я стала.

Конец