Звезды сделаны из нас - читать онлайн книгу. Автор: Тори Ру, Ида Мартин cтр.№ 36

Возвращаюсь за рюкзаком и поднимаюсь в квартиру, принять душ. Благо мама на работе и видеть меня с разбитым лицом и кулаками не может. Выпиваю залпом стакан воды, скидываю одежду и, запихнув её в стиральную машинку, сразу запускаю стираться, чтобы к маминому приходу замести следы.

Тёплые струи душа смывают боль и нерв, оставляя только чувство глубокого удовлетворения. Это был не первый раз, когда я дал им отпор, но первая и безоговорочная победа.

Прихожу в школу ко второму уроку. Весь чистенький, намытый и довольный, в тёмно-сером джемпере под горло и с замазанной маминым тональным карандашом ссадиной на губе.

Захожу на перемене в класс и тут же вижу всех участников утренней потасовки. Видок у них дай боже. Особенно у Ляпина. Видимо, ему хорошо досталось. И под глазом уже расползся лиловый синяк. Косо поглядывают, перешёптываются, обсуждают. Лица серьёзные, деловые, никаких глупых смешков или издёвок. Явно что-то задумали.

Мне любопытно. Но до пятого урока ничего не происходит, и я даже подумываю о том, чтобы сходить за гаражи и посмотреть на их реакцию, как биологичка неожиданно отправляет меня к директору, и когда она это объявляет, я прямо-таки слышу, как по классу прокатывается вздох облегчения.

Елена Львовна в кабинете не одна. С ней школьная психолог. Ей, как и директрисе, лет тридцать пять. Они болтают и хихикают как школьницы, но при виде меня лица обеих немедленно приобретают строгий, немного надменный вид. Директриса высокая, худая и вся какая-то заострённая. Нос, плечи, локти. Помню, когда для лучшего запоминания математичка говорила, что биссектриса — это крыса, которая бегает по углам и делит их напополам, мне всегда представлялась наша директриса.

Психолог тоже худощавая, но по-другому. У неё впалые щёки и глаза на выкате, а груди и бёдер совсем нет и напоминает она палку. Только волосы у неё красивые: золотистые, вьющиеся, забранные наверх.

— Так, Филатов, садись, — говорит Елена Львовна. — У нас с тобой будет серьёзный разговор.

Ладно. Из чувства самосохранения занимаю место поближе к выходу.

— До меня дошли слухи, что ты очень тяжело переживаешь гибель Саши Макарова, — она выставляет перед собой ладонь, пресекая мои попытки возразить. — Не нужно этого стесняться. Все мы живые люди и все переживаем случившееся. Просто каждый по-своему. Кому-то, чтобы освободиться от горя достаточно поплакать, а кто-то носит в себе и мучается.

В этот момент я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться в голос, останавливает лишь скорбное выражение лица психологички.

— Мне сказали, что на днях на физкультуре ты потерял сознание, — продолжает директриса. — А сегодня набросился на ребят с кулаками. Не подумай, это не упрёк. Виктория Сергеевна говорит, что ты, скорее всего, и сам не осознаёшь, что с тобой происходит. Я права, Виктория Сергеевна?

Психолог утвердительно трясёт золотистой головой.

— Сильное переживание способно вынудить человека обвинять себя или других, а также проецируется на окружающий мир.

— Макаров разбился на мотоцикле, — не выдерживаю я. — Чего мне себя обвинять?

— Речь идёт не о буквальном обвинении. Это своеобразное чувство вины за то, что другой человек умер, а ты продолжаешь жить. Так бывает и проявляется у особо чувствительных и сострадательных натур.

Я хочу сказать, что они меня с кем-то перепутали, но спорить не в моих интересах. И раз они уже поставили мне диагноз, пытаюсь отстраниться от происходящего, прикидывая, кто из одноклассников взял на себя роль сердобольного информатора, а кто из них это придумал.

Слово Журкина, Румянцевой и иже с ними для Елены Львовны не имело бы веса, да и инициировать они этого не могли. Шобла, она хоть и шобла, но у них табу на доносы. Я был почти уверен, что это идея кого-то вроде Гальского. Такие всегда подмазываются, а потом сдают при первой же возможности. Но разговаривал с Еленой Львовной кто-то другой. Наверняка, кто-то из девчонок. Девчонкам почему-то всегда больше верят.

Минут десять Виктория Сергеевна вещает о своих психологических штуках, и это сильно смахивает на проповедь, только лексикон другой и взывает она не к богу, а к моему собственному «я».

Наконец, когда они обе заканчивают рассказывать мне, что я чувствую и почему так себя веду, Виктория Сергеевна сообщает:

— Мы посоветовались и решили, что тебе нужно отрегулировать отношения с окружением, в котором больше нет умершего и идти вперед, чтобы жить в сегодняшнем и завтрашнем дне.

— Поэтому, — перебивает её директриса. — Я назначаю тебя ответственным за проведение памятного вечера, посвящённого Саше и Алисе. Так ты сможешь отвлечься, занявшись делом, и исполнишь свой долг.

— Что? — кажется, я перестаю дышать. — Какой ещё организацией? Извините, но я такое не умею.

— Послушай, Глеб, — тон Елены Львовны делается жёстким. — Как ты не понимаешь? Это доверие, которое тебе оказывает школа.

— И помощь, — добавляет психолог.

— Но у меня уроки. Очень много. Я не успею, — предпринимаю ещё одну попытку соскочить.

— Эту неделю тебя никто из учителей трогать не будет. Ещё только начало учебного года и ничего важного ты пропустить не успеешь.

— Я не буду этого делать, — твёрдо говорю я и встаю. — Достаточно того, что я рубашку переодел. Занимайтесь сами своим Макаровым. Потому что моя жизнь без него стала намного лучше.

Ухожу по-английски, не прощаясь. Я знаю, что это хамство и неуважение, понимаю, что веду себя непозволительно дерзко и предчувствую последующие за этим проблемы, но ничего не могу с собой поделать. Неля говорила, что я должен меньше думать и больше чувствовать, а чувствую я то, что больше не могу сдерживаться. Что им всем сейчас лучше меня вообще не трогать. А они всё лезут и лезут.

Не знаю, имеет ли какое-то отношение к этому смерть Макарова, но со мной происходит нечто странное и непривычное. Словно в недрах древнего, глубоко спящего вулкана вдруг забурлила готовая вот-вот извергнуться лава.

Ноги, уставшие от долгой прогулки по городу, гудят, желудок сводит от голода, но я в прекрасном расположении духа: влетаю в пустой автобус, занимаю свободное сиденье у окна и едва сдерживаю счастливый смех. Не могу сосредоточиться на текущем моменте: перед глазами мелькают пейзажи, но они тут же вытесняются яркими воспоминаниями о смущенной улыбке Глеба и его фразе:

«Ты эффектная и сексуальная...»

Как только он это произнес, я подпрыгнула. Чуть было не заржала в голос и не ляпнула что-то типа «Ты дебил?», но вдруг обнаружила, что он серьезен, и из легких выбило воздух.

К счастью, до меня вовремя дошло, что это всего лишь ответная реакция на мои слова о нем, хотя ими я даже близко не выразила то, что на самом деле хотела сказать.

Неуклюжий обмен любезностями в исполнении двух застенчивых ботанов — вот на что это было похоже. Глеб, конечно, немного переборщил с дружеской поддержкой, но мне понравилось получать от него комплименты. И сегодняшний день навсегда останется в памяти одним из самых светлых и радостных.