— Нужно забрать останки, — наконец произнес глава процессии. — И похоронить ее там, где покоятся остальные короли. Помогите мне!
Но никто не шевельнулся, все продолжали стоять без движения, и вдруг самый юный из всех участников, тот, кого больше других потрясла эта страшная картина, вытянул задрожавший палец, словно указывая на что-то, невидимое взору других.
— Смотрите! — прошептал он, а потом крикнул уже громче, — Смотрите!
Остальные следили за направлением его взгляда, за тем, куда указывал его палец, но не замечали ничего, что могло бы привести их помощника в такое сильное нервное возбуждение. Они недоумевали, перешептываясь, не понимая, куда он смотрит.
А он смотрел на огромную красивую снежинку, которая, будто сверкающая драгоценность, опустилась прямо на лоб Мирианы и теперь лежала, поблескивая в лучах заходящего солнца. И эта снежинка медленно таяла, превращаясь в прозрачную каплю.
Наконец, глава процессии вдруг понял, куда указывает юный помощник, и раскрыл рот, застыв от изумления. А потом прошептал:
— Во имя Великой птицы! Она жива! — бросился к телу девушки, коснулся ее лба и убедился, что он все еще теплый, а Мириана едва слышно, прерывисто дышит.
— Это невозможно! — понеслось по процессии, никогда не случалось ничего подобного! Как можно упасть с такой высоты и остаться в живых! Чем это можно объяснить!
Словно громом пораженные, они стояли, не шевелясь, а потом, придя в себя от потрясения, глава процессии вскочил и громко крикнул:
— Целителей сюда! Живо!
— Но… целители никогда не покидают стен монастыря… — возразили ему.
— Что значит, не покидают! Королева, не оставившая наследника, умирает! Да они бегом сюда прибегут! Живо за ними! И накройте ее чем-нибудь, чтобы она не замерзла!
Сбиваясь с ног, участники процессии помчались к ступенькам.
***
Мириана открыла глаза. Она лежала на полу в своей тростниковой хижине, на тонкой циновке, укрытая одеялом. Сквозь дыры в потолке просвечивало чистое голубое небо. Она не знала, сколько времени прошло и как долго она лежит без движения. Она лишь смотрела в это небо и вспоминала обо всем, что с ней произошло. Она вспоминала смерть отца, и мать, оставившую ее одну, не умеющую бороться, не готовую противостоять заговорщикам. Вспоминала своего мужа, его крепкие удары и его смерть, гибель несчастной Сун Ли, и жестоких работорговцев. Вспоминала цитадель и своего учителя, которого она так опрометчиво не послушалась. Слова Прорицательницы, оказавшиеся правдой и грустные глаза богини Лады, уходящей в туман. И свои тренировки. И Поднебесный турнир. Смерть Оданы. И свою любовь. Снова и снова думала она о своей любви к Эмиру, ощущая то боль, то ненависть, то желание отомстить, а потом снова — безмерную скорбь и сожаление, обиду, и снова любовь. Она вспоминала ту ночь, которую они провели в пещере, его ласковые слова, его обещания забрать ее с собой из Туанга. И то мгновение, когда он толкнул ее в пропасть. Она вспоминала свое падение со скалы Дьявола, бесконечный полет, который будто ускользал от нее, и золотые глаза птицы Гамаюн. И ее негромкую прощальную песню. Как она могла, как могла забыть о предупреждениях учителя Мюйи, как могла забыть о словах Прорицательницы, почему не послушала Кайла? Ведь он предупреждал, ведь говорил, что Эмиру нельзя доверять!
Наверняка он стал победителем турнира. Что ж. Эмир заслужил победу. Но почему он поступил так с ней? Почему был так невыносимо жесток? Почему все и всегда с ней так поступают? Она была слишком добра, слишком слаба и слишком доверчива. Учитель никогда не ошибался, она не была готова к турниру, почему же она не послушала его!
И Мириана продолжала вглядываться в небо, словно надеясь прочитать там ответы на вопросы, которые роились в ее голове.
Так лежала она долгих пять месяцев, не шевелясь и не пытаясь подняться.
На исходе пятого месяца, Мириана медленно пошевелила рукой. Потом откинула одеяло и попыталась сесть. Отвыкшие от работы мышцы почти не слушались девушку. Ее тело было в полном порядке — ни шрамов, ни царапин, ни трещин — все срослось. Целители знали свое дело. Она осторожно попробовала встать и поднялась, не чувствуя боли. А потом медленно, пошатываясь, направилась к выходу из хижины.
Мириана толкнула дверь, поток солнечного света ударил ей в лицо и девушка непроизвольно зажмурилась.
Осторожно ступая, потому что каждый шаг давался ей с невероятным трудом, Мириана дошла до берега реки. Здесь она села, скрестив ноги и положив руки на колени.
И долго-долго сидела она, глядя на бегущую мимо воду, и поток проносил мимо дурные воспоминания, боль и обиду, жестокие разочарования и несчастную любовь. Что ж. Мириана понимала теперь, что Прорицательница не ошиблась. Счастливая любовь предназначена не ей. А еще она понимала слова учителя о желаниях. Наши желания вредят нам. Всю жизнь, сколько себя помнила, Мириана мечтала лишь об одном — чтобы пришел защитник, способный позаботиться о ней, взять на себя ее трудности и заботы, заслонить от внешнего мира, от всех невзгод и печалей, укрыть от холода и пустоты. Она видела этого защитника сначала в отце, потом Лай Вуонге, потом в Схайлайне, а потом и в Эмире. И лишь теперь, глядя на бегущие мимо зеленые воды безымянной реки, Мириана отчетливо понимала, что никто не придет. У нее не будет защитников. Да они ей и не нужны, и лишь желание мешало осознать это.
Не один и не два дня сидела Мириана, глядя на воды реки, пробегавшие мимо, смывавшие страхи и горе с ее души, очищающие воспоминания. Никто не смог бы сказать, сколько именно дней прошло, но она сидела и сидела, без еды и без единого движения, как если бы ее наполняла другая, не ведомая обычным людям энергия. В своих мыслях она была воином, ступившим на путь безграничного познания. И были открыты ей связь времен и событий, рождение и смерть людей и народов, знание причин и следствий и великие законы, по которым развивается мир.
А потом, наконец, поднялась, отвернулась от реки и пошла прочь — уже уверенным шагом, ибо силы вернулись к ней. Мириана шла, без цели, не зная, куда именно она идет. Просто шла, куда глаза глядят. А потом вдруг споткнулась обо что-то лежавшее у нее на пути.
Девушка опустила глаза и увидела, что споткнулась о свой боевой шест, тот самый, с которым она некогда тренировалась. Мириана подняла его и повертела в руке, разглядывая с удивлением, точно видела впервые в жизни. Потом сделала несколько замахов, пытаясь вспомнить движения, разминая руки, рассекая шестом воздух. А потом снова повернулась и посмотрела в сторону реки.
И в это мгновение, словно огромная волна, прорвавшая плотину, вскипала в ней вся та боль, что довелось ей пережить: обиды и разочарование, унижения и побои, предательство любимого и обманы тех, кому она верила, страхи, невзгоды, суровые тренировки учителя, и слова про несчастливую звезду, что слышала она с самого детства. Ее никто ни во что ни ставил, никто не интересовался ее жизнью, ее просто использовали в своих интересах, словно разменную монету, не задумываясь о ее чувствах, о чувствах слабой, беззащитной девочки, готовой поверить всем и любившей всех вокруг. Лавина нахлынувших эмоций захлестнула Мириану целиком и выплеснулась в громком крике, с которым девушка, повернувшись, швырнула шест в заросли, вложив в этот удар всю ярость, весь гнев, всю досаду и боль бесконечных разочарований, копившиеся в ее душе долгие годы. И если бы летящий шест случайно угодил в проходившего мимо человека или пролетавшую птицу, то непременно убил несчастных, настолько сильна была рука, его бросившая. Но, по счастью, никто не встретился на пути куска отполированного бамбука, и он улетел в заросли, где через некоторое время последовал глухой удар — очевидно, шест все-таки врезался во что-то.