Слеза Евы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Дорош cтр.№ 11

Бартенев помогал ей сильными руками, и вдвоем они благополучно переместили его на кровать.

– Помните, я давеча упомянул о Донжуанском списке Пушкина?

– Конечно. Даже в школе о нем рассказывают.

– Неужели? – поразился Бартенев. – Не знал, что эта тема включена в школьную программу. Так вот, среди женских имен в нем есть одно неназванное. Пушкин обозначил его двумя латинскими буквами «N». В разные годы исследователи доказывали, что под ними скрываются то Мария Раевская, то Наталья Кочубей. Ерунда, я считаю. Речь шла о самой главной любви поэта – Елизавете Алексеевне Романовой, жене Александра Первого. Только ее имя он не посмел назвать в длинном списке своих душевных привязанностей. И не только потому, что она была императрицей. Это женщина другого толка. Рядом с ней все остальные – просто «колхоз», как сказала однажды одна известная писательница.

– Он любил ее платонически?

– Без вариантов. Ему нужна была именно такая любовь: тайная, светлая, безнадежная, чистая. Для другой имелось много охотниц. Но не Елизавета.

– Значит, последнее письмо адресовано ей?

– Почти уверен. То есть я точно уверен, но доказать это можно будет, лишь когда мы узнаем тайну серьги. А мы ее узнаем.

– При вашем характере – не сомневаюсь.

– Кстати, знаете ли вы, хотя, конечно, не знаете… Некоторые уверены – и я в их числе, – что знаменитое «Я помню чудное мгновенье» посвящено вовсе не Анне Керн.

– Как так? Любому школьнику известно…

– Да Керн просто приняла желаемое за действительное! Она нашла стихотворение среди страниц «Евгения Онегина», стала пытать Пушкина, приставать, и ему пришлось нехотя согласиться, что написано о ней. Не мог он сказать правду, и все тут!

– Вы меня удивили! Еще одним мифом меньше.

– Зато другим больше! – засмеялся Олег Петрович, поправил подушку под головой и совсем другим тоном сказал: – Получается, он знал, что Елизавета Алексеевна не умерла в двадцать шестом году в Белеве.

– Это вы о чем?

Бартенев посмотрел на нее задумчиво.

А время между тем шло.

«Сегодня домой попаду к полуночи, и то, если повезет», – подумала Глафира, заканчивая массаж ног, и хотела вздохнуть, но удержалась.

Конечно, если бы не Мотя, которая, наверное, уже сто раз разогревала ужин, она бы слушала рассказы Бартенева до утра. Надо бы сказать Стасику, что…

А где, кстати, он?

Глафира глянула на часы и забеспокоилась еще больше.

Без четверти восемь. Уже два часа, как он должен ее сменить.

– Олег Петрович, Стас звонил?

– Нет. Господи, уже почти восемь! Что же вы молчите! Срочно звоните!

Глафира набрала номер Стаса и минут пять слушала переливы то ли японской, то ли китайской музыки.

– Алло, – наконец лениво ответили ей, – кто говорит?

– Я говорю! Мне уходить пора. Ты где?

– Черт-те где! – весело ответили ей.

– Стас, уже восемь вечера, ты собирался быть к шести.

– Ничего я не собирался. Это вы все меня собирались уморить в вашей богадельне!

«Пьян до бесчувствия, – поняла Глафира. – Ну и что мне теперь делать?»

– Что там? – тревожно спросил Олег Петрович.

– Кажется, Стас… занят.

Она решила быть дипломатичной, чтобы не портить и без того напряженные отношения между родственниками.

– Напился, – проницательно заметил Бартенев. – Ну что ж, не возьмусь его осуждать. Жизнь со мной – не сахар. Он человек молодой, охочий до удовольствий, как и все в его возрасте. Я смело могу дождаться его один.

«Только мне-то что теперь делать?» – мысленно возмутилась Глафира, а вслух сказала:

– Ничего экстраординарного не случилось. Останусь у вас до его возвращения.

– Об этом не может быть и речи! – запротестовал Бартенев. – Сейчас же отправляетесь домой! Я отлично справлюсь и без вас!

– Ни минуты не сомневаюсь в ваших способностях, но я останусь.

– Профессиональный долг не велит? – иронично прищурился он.

– Всякий. И профессиональный тоже. Позвоню Моте и лягу на диване.

– Вот этого я и боялся!

– Чего?

– Что об этом узнает Матрена Евсеевна! Я ее боюсь до колик! Она меня за вас поедом будет есть!

– Нет, поедом – не ее стиль, – задумчиво сказала Глафира. – Она вас сожрет за один присест. Сразу, чтобы и костей не осталось.

– Боже! – панически заголосил Бартенев. – Вы шутите, а у меня в самом деле колики начались! Скорее вколите мне снотворное, чтобы я даже не слышал вашего с ней разговора!

– Лучше в коридор выйду.

– Нет, оттуда все равно слышно! Спуститесь на кухню!

Глафира усмехнулась. Вот до чего ты, Мотя, довела хорошего человека!

Стоя в коридоре, Глафира набрала номер не менее пяти раз, прежде чем ее тоже охватила паника. Что могло случиться? Где Мотя?

– Ну что там? – крикнул нетерпеливый Бартенев. – У меня еще есть шанс на помилование?

– Олег Петрович, Мотин сотовый не отвечает, – начала Глафира, появляясь на пороге комнаты.

И тут раздался звонок в дверь.

– Кто это? Стасик или?.. – со страхом спросил Бартенев.

– Что-то мне подсказывает: мы должны приготовиться к худшему, – ответила Глафира, которую кольнуло нехорошее предчувствие.

Она одернула блузку, зачем-то пригладила волосы и пошла открывать.

На пороге в позе памятника Екатерине Великой стояла Мотя, и ее вид не предвещал ничего хорошего.

– Мотя, вот ты где! А я тебе звоню, звоню! Ты куда пропала? – затараторила Глафира, пытаясь придать голосу интонацию, которая сразу бы подсказала грозной императрице: ничего страшного не произошло и произойти не может.

– Ты чего тут делаешь? Почему еще не дома? – не купившись на ее слащавый тон, начала Мотя.

– Понимаешь, Мотенька… Да ты проходи, проходи…

Глафира заискивающе улыбнулась, делая приглашающий жест.

Мотя не сдвинулась с места, только круче свела брови.

Ну все! Теперь ее может спасти только чудо!

И чудо в лице Бартенева не заставило себя ждать.

С юнкерской прытью, невесть как очутившись в прихожей, – звук лифта Глафира не слышала – он подкатил к двери и со всей возможной галантностью раскланялся перед воплощением гнева человеческого.