Повелитель и пешка - читать онлайн книгу. Автор: Мария Герус cтр.№ 6

– Нюська! – завопил неуемный щенок. – Мамка зовет за Кланькой глядеть. Нам в город надо!

Та прошелестела что-то в ответ. К счастью, после этого голосистый ребенок заткнулся и сгинул. Бабка же вернулась, подкатилась к Обру, поставила в головах табуретку, на нее плошку с водой, прошептала едва слышно: «Поспи, я скоро», влезла у порога в громадные разбитые мужские башмаки и ушла. Не стукнула, дверью не хлопнула, за что Обр был ей благодарен. Больше никакой шум его не тревожил. Можно было без помех следить за светлым пятном, медленно переползавшим с печки в дальний, темный угол. Что-то мерно шуршало, гудело в отдалении. Снова море. Куда ж от него в Усолье денешься. Дом-то рыбацкий. Строен из плавника, у двери сеть на крюках развешана, и воняет рыбой. Не, не рыбой. Солью, что ли. В подушке, придавленной тяжелой головой Обра, под застиранной наволочкой шуршала пахучая морская трава. Ага. Море, рыбацкая хижина, рыбацкая деревня. Какие-нибудь Белые Камни или Устье. Осталось вспомнить, как его сюда занесло. Ничего не вспоминалось.

Обр ослабел, забылся, а когда очнулся, уже стемнело. Бабка была дома, разжигала фителек в плошке с ворванью. Заметив, что Обр открыл глаза, засуетилась, притащила котелок, принялась поить его с ложечки жидкой юшкой.

– Где я? – спросил Обр, после третьего глотка отвернувшись от ложки, потому что мутило страшно.

– У меня, – прошелестело из-под платка.

– А ты кто?

– Анна.

– Это хорошо, – сказал Обр. Все-таки эти простолюдины страшно тупые. Тут нужно терпеливо, снисходительно.

– Как я сюда попал?

– На лодке.

– На какой лодке?

– На моей.

– Дура! – рявкнул Обр, терпение которого было очень коротко. По-настоящему рявкнуть не получилось, вышло какое-то жалкое шипение, да еще сильнее заболела голова. Но бабку в разум привести удалось.

– Я перемет проверяла, – сообщила она, – мы всегда у Сосницкой косы переметы ставим. До света вернуться не успела. Ветер поднялся, я не справилась. Отнесло к самым Откосам. Гляжу, на берегу чернеется что-то. Думала, морем выбросило. Решила проверить, вдруг что-нибудь нужное. А это ты оказался.

– А, – сказал Обр. Что он забыл у Откосов, помнилось слабо. Вроде драка какая-то была, с дерева прыгать пришлось. Наверное, головой треснулся. И вообще все болит.

– Вот я тебя в лодку и забрала. А потом мы с тобой шли. Еле-еле дошли, – закончила бабка.

– Куда шли?

– Домой.

– Точно дура! – снова не удержался Обр. – Да дом-то твой где?

– Вон там, – бабка махнула куда-то в темный угол, за печку, – Соли Малые, а мой дом тута, с краешку, на рыбацком конце.

Соли Малые. Обру это не понравилось. Все же город, не деревня. Народу много. Ходить начнут, вынюхивать. Дознаются – донесут. Бабка, видно, малоумная. Ей и невдомек, кто он, а то сама бы давно донесла. За Хортов хорошую награду дают. Всю ее хижину купить можно и лодку в придачу.

Но никто к бабке не ходил. Кричали-стучались под окном, звали на работу. Бабка нанималась поденно чистить-потрошить свежий улов, чинить сети, стирать белье или глядеть за детьми. Домой возвращалась поздно, уже в сумерках, кормила Обра тем, чем наградили за труды. Расплачивались с ней все больше рыбой. Хорт изо дня в день ел уху или жидкую кашу, заедал хлебом-серячком, но не спорил. В еде он был непривередлив. Покормивши раненого и повозившись с посудой, бабка забиралась на полати, копошилась за занавеской, устраивалась на ночь. Небось, платок свой безразмерный разматывала. А уходила часто засветло, ухитрившись не разбудить Обра. Говорить она с ним почти не говорила. Только и слов что «поешь», да «дайка я тебя умою», да «пойдем, до ветру сведу». Заботилась, в общем. Лекарств у нее никаких не было. Все раны, ушибы и шишки бабка лечила холодной водой. Но Хорта это не тревожило. На нем все заживало как на собаке. А от головной боли холодные примочки, сделанные сморщенными руками, хорошо помогали.

Почему женщина заботится о нем, Обр особо не задумывался. На то и смерды, чтоб служить благородным Хортам. А эта, небось, родилась еще при прадеде. Помнит, наверное, как все тогда было. Стариков Обр не любил. Они вызывали у него брезгливую жалость и чуть-чуть пугали. Жить до тех пор, когда все зубы выпадут, спина согнется и ноги держать перестанут, он не собирался. Из Хортов мало кто доживал до старости. Все гибли в бою, как и надлежит.

Однако эта Анна была еще бодрой. По дому каталась шустрым шариком. Когда работы не было, она только и делала, что скребла чистым песком то пол, то посуду, лавки, вытряхивала лоскутные половички, стирала какие-то тряпки, и все это тишком-молчком, чтоб не тревожить валявшегося на лавке Обра. Частенько она уставала, усаживалась отдыхать прямо на полу, растирая натруженную спину. Хорт сроду не жил в такой чистоте. Иногда ему казалось, что здесь все такое ветхое, вытертое и линялое от бесконечной стирки-уборки.

Прибравшись, бабка не унималась. Садилась чинить чьи-то чужие сетки, вязать крючки на переметы. Когда забывалась, начинала тонким девчачьим голосом петь протяжные песни про бурь-погодушку и распроклятое злое море. Но стоило кашлянуть или пошевелиться – тут же замолкала. Он часами ничего не видел, кроме сгорбленной над работой спины, мохнатого платка и оттопыренных локтей, таких острых, что оставалось только диву даваться, как они до сих пор не проткнули бабкину кофту.

Но чаще Обр оставался один. Сначала лежал, привычно следя взглядом за медленно ползущим по стенам световым пятном, слушая шум моря, которое то шуршало почти неслышно, то ревело и грохотало. Потом понемногу начал подниматься, путешествовать от лавки до печки. От скуки исследовал избу. В углу за печкой оказалась полка, украшенная бумажными кружевцами. На полке три плошки, три стертых по краям ложки и невесть откуда взявшаяся неописуемой красоты фаянсовая кружка, разрисованная яркими павлиньими хвостами. Из кружки сиротливо торчала жалкая розочка из красного шелка. Другие кружки, простые, оловянные, скромно висели на гвоздиках.

В противоположном углу оказалась божница. Икона была одна, такая тусклая, что, гляди не гляди, не разберешь, что ж на ней такое изображено, но зато в веночке из тряпичных розочек, в тех же жалких бумажных кружевцах. Рядом висел неумело сделанный деревянный кораблик. Обр качнул кораблик пальцем, тяжело вздохнул. Моление о тех, кто в море. Такими корабликами были увешаны все усольские церкви. Под иконой к стене приткнулись высокие пяльцы на подставке. На пяльцах – пыльное вышивание, к которому давным-давно никто не притрагивался. Поверх вышивания сидела тряпичная кукла в лоскутном платье с удивленным, слегка полинявшим лицом. Обр хмыкнул. Деревенские у кукол лиц не рисовали. Считалось – дурная примета. И вышивка сделана по-городскому. Не крестом и красной шерстью, а разными цветами, красивая, как картина. Девичья работа. Бабке – не по глазам.