Через минуту парочка самых наглых корчилась в пыли, размазывая по липу слезы, прочие же удалились на безопасное расстояние, выкрикивая неопределенные угрозы.
– Ничего им не будет, – разъяснил он специально для Нюськи, хотя она ничего не говорила, только цеплялась за его рубаху и всхлипывала, – щас встанут и пойдут к мамочке.
– За что…
– За дело. В другой раз не полезут.
– За что они так с нами? Это же все неправда…
– Да ладно. Тебе-то не привыкать.
– Почему меня люди гонят? Я же зла не делаю.
– Ну, скучно им. Меня братья тоже гоняли и в хвост и в гриву. И тоже от скуки. Когда бы мог, отплатил бы этим. Может, и отплачу. Потом. Мы, Хорты, такое не забываем.
С наслаждением он представил себе, как врывается в город во главе отборного войска, как горят подожженные навесы торга, как разбегаются с воплями «добрые» горожане. Вон по той мерзкой роже да плетью поперек! Небось сразу заткнулся бы.
Девчонка всхлипнула, но уже с облегчением. Будто поняла что-то.
– И верно. Их тоже винить нельзя. Живется им трудно. Докажут, что похуже их кто-нибудь есть, и радуются.
– Во-во. Лучше в лесу с волками. Они хоть своих не жрут.
– Как я теперь на торгу покажусь.
– А тебе и не надо показываться, – спокойно рассудил Обр, выскребая пятерней приставшую к волосам чешую.
Он рассчитывал уйти прямо перед судом, хотел, чтоб нога поджила получше.
До суда оставалось еще дней пять-шесть. Ждали приезда столичных гостей. Но при таком раскладе можно и завтра. Чего ж Нюську мучить. Кстати, и случай, он знал, будет подходящий.
* * *
Назавтра, как обычно, из ворот казармы, кивнув часовым, вышла парочка: парень с клюкой и девица с корзинкой. Девица была бледненькая и заплаканная. Видать, стряпухи совсем задразнили. В корзинке лежало какое-то линялое тряпье, на которое никто не обратил никакого внимания.
Через полчаса на дворе «Оси и колеса» к старому Велесу, кормившему перед дорогой свою клячу, подошла девчонка в низко, до самых глаз завязанном платке.
– Дедушка, я слыхала, ты нынче едешь.
– Ну, – согласился Велес. Был он пасечник, жил на выселках за лесной Непрягой, сплошь зарос мягкой седовато-рыжеватой щетиной и как две капли воды походил на толстого шмеля, укутанного в десяток куцых, торчащих из-под друг друга одежек.
– Возьми нас с бабушкой, мы заплатим.
– А вам куда надо-то?
– В Подорожье.
– Эвана куда! Так мне не туда. Я с полдороги в Не-прягу сверну. Там направо поворот в Косые Угоры будет, потом в Кривые, а мне уж налево, в Непрягу.
– Да нам хоть с полдороги. Бабка моя ходит плохо. Но с полдороги добредем как-нибудь.
– Да где ж бабка твоя?
– А вон.
На приступочке у трактирного крылечка грузно сидела бабка, с головой закутанная в вытертый, но заботливо залатанный плащ. Из-под плаща торчала упертая в землю кривая клюка.
– Три гроша, – сказал Велес. – До Подорожья четыре взял бы. А так три.
– Довези за два, дедушка, у нас больше нету.
– А нету, так пешком ходить надо, – проворчал Велес. – Или дома сидеть.
Но все ж таки сжалился. Согласился на два.
Девчонка привела бабку, помогла взгромоздиться на телегу, закинула полупустую торбу.
– Рядом садись, – велел Велес, – песни петь умеешь?
– Не, – воздохнула девчонка, – не умею.
– Тогда разговаривать будем.
Девчонка кивнула, вскарабкалась на передок.
Минут пять Велес втолковывал своей кляче, что пора трогаться с места, и наконец со скрипом, стуками и стонами они двинулись к южным воротам, к выезду на столичный тракт.
У ворот вышла заминка. Пришлось остановиться, пропуская конный отряд. Всадников десять, не меньше. Они ворвались в город, будто взяли его приступом, и, быстро обогнув торг, галопом устремились к казармам.
– Это хто ж такие? – рассуждал дед Велес, направляя клячу в ворота. – На солдат вроде не похожи. Все в своем, не казенном. Разбойники? Тогда чего ж их в казармы понесло?
– Может, из самой столицы судейские? – предположила девчонка. – В городе говорят, ждут каких-то.
– Много ты понимаешь. Судейские в карете приедут. Так им по чину положено. А эти непонятные какие-то. Модные господа. Ну, да пусть их. Не наше дело.
Песчаный тракт мягко лег под колеса. Жужжали-скрипели тележные оси, жужжали слепни над костлявым крупом клячонки, дед жужжал в ухо Нюське что-то про пчел и их сложные повадки. Долго ли, коротко – впрочем, скорее долго – проскрипели десяток верст до поворота на Непрягу.
Все три часа дороги Обр просидел, скрючившись под плащом, так что сполз с телеги вполне по-старушечьи и сразу же оперся на палку. Нога от неудобной позы, как на грех, опять разболелась.
Пасечник благополучно повернул в свою Непрягу. К счастью, Хорт видел только его круглую спину. Между тем щетина на лице Велеса топорщилась от улыбки.
– До чего молодые нынче бабки пошли, – жужжал дедок, обращаясь к хвосту своей клячи. Он успел-таки разглядеть руки, сжимавшие клюку. Крепкие, загорелые, с длинными, сильными пальцами. – Ишь чего делается. Парень девку увозом увез. От родителев прячутся.
Хотел было подшутить напоследок, но поленился, и это спасло ему жизнь. Оберон Александр Хорт твердо знал: в серьезном деле свидетелей оставлять не следует. А дело нынче было таким серьезным – дальше некуда.
Но обошлось. Обр подождал, пока жужжащая телега скроется за поворотом, оглядел песчаную дорогу, пустую в обе стороны, с наслаждением распрямился, откинул капюшон.
– Ну, пошли, что ли?
– Пошли, – улыбнулась Нюська.
Хорт забросил на плечо полупустую торбу, и они пошли по дороге, пролегавшей меж двух заросших сосной холмов.
* * *
– Я не знаю, где он, – сказал как отрезал господин Стомах, – да и не обязан знать. Парень работает при кухне. Вероятно, его послали с каким-то поручением. Прочешите торг, если есть желание. Да хоть весь город перетряхните. Не мое дело.
Собеседник был так противен ему, что даже руки немного дрожали. А ведь когда-то приятелями были. Да и выпито вместе было немало.
– Отчего он не в тюрьме? – еле сдерживаясь, спросил бывший друг.
– Может, это у твоего господина казематы
[26] полны раненых детей. Так сказать, последняя столичная мода. Но в моем городе тюрьма – для воров и убийц.
– Это дитя – приговоренный к смерти беглый преступник.