— Может, и не будет, — неуверенно сказал Озейн. — Может, король Эммет до зимы всю страну подчинит. Как они Арол взяли! И без колдовства умудрились. Но и тогда станет потише и мы с тобой поедем на турнир.
— А откуда ты знаешь, что без колдовства? — заинтересовалась Эрна. «Мы с тобой». Он серьёзно?!
— А тебе не говорили? — удивился святоша. — Матушка Онория колдовство и чары чует как наши волкодавы — оборотней. Вон, про тебя сказала, что на тебе нет вражьей отметины.
Девочка задумалась. Как это — нет?! Почему это нет?! Она и колдовала и к магии прибегала и к чёрной, и даже к бе… вот в чём дело! Белая магия, она же уничтожает колдовство! Наверное, потому аббатиса ничего и не почувствовала! Но какая страшная женщина! А Эрна-то думала, почему ей поверили!
— А почему они тогда на меня так смотрят? — надулась девочка. — Сегодня я чуть не обдела… думала, они меня на кусочки порежут!
Озейн расхохотался и даже похлопал Эрну по плечу. Потом посерьёзнел.
— Ну, так твоя бабушка была ведьмой, — сказал он серьёзно, — а ты не признаёшься. Как они могут тебе доверять?
— Но она не…
— Ты напрасно боишься, сестрёнка, — весело сказал брат-заступник. — Ты же не отвечаешь за свою бабушку! Чем раньше ты признаешься, тем тебе станет легче.
— Мне казалось, когда не доверяют, так с человеком не носятся, — сказала Эрна осторожно.
— Я думаю, отец Бенлиус считает, главное — кем ты можешь стать, а не кем была твоя бабушка, — покровительственно сказал Озейн и снова хлопнул Эрну по плечу. — Выше нос! Мы с тобой ещё на турнир поедем!
Тут в конце коридора показался другой святоша. Озейн немедленно отодвинулся от девочки, а она устремила взгляд в пол, чтобы их никто ни в чём не заподозрил.
Ну, надо же! Среди святош, оказывается, бывают и… ну… неплохие совсем люди.
Глава восемнадцатая
Убийство
После того, как она нашла им епископа, святоши заметно к ней подобрели. Не то чтобы кто-то додумался извиниться за угрозы и недоверие, это же святоши, куда им! Но они как будто бы старались загладить свою вину. Эрна уже знала: если кому-то перед тобой неловко, это можно заметить. Или человек ёрзает, в глаза не смотрит, со всем соглашается, или, наоборот, грубит и ругается. А ещё бывает как дядюшка Виль, который однажды так учил её правильно убегать, что загнал на берег ручья, она подскользнулась на камне и упала в самое глубокое место. Ух, он и ругался! Она и глупая, она и неловкая и вовсе бестолочь и зачем он время тратит… а потом подобрел, обсушил и вздул Фатея, который задумал над ней смеяться. Маме сказал не говорить. Бухтеть, дескать будет, а это ни к чему вовсе. Странно дядюшка Виль с мамой общался. То ругался, обижал всяко, гадости говорил, угрожал даже. А то вот «ни к чему». Будто ему много дела, кто там бухтит. Или вон скажет он чего, а она на него полотенцем замахнётся. Ни разу не стукнула, правда. А он только смеётся.
Святоши навроде Виля оказались. И не извинились вовсе, но подобрели. Но нет чтобы кровать вернуть. Так матушка Онория решила, что Эрну можно чему-нибудь умному обучить. Она открыла какую-то книгу, похожую на мамину ведовскую. В маминой сами собой появлялись записи о её колдовстве. На встречах ведьмы показывают друг другу свои книги, когда хотят похвастаться, что плохого людям сделали, или как у них получилось что-нибудь сложное. А если делают доброе, то такие записи стирают, а то за добрые дела можно и неприятности схлопотать. У мамы так было, её потом и Лонгин, и Виль спасали, да так, что мама до сих пор на Виля ругается, мол, похабник он бесстыжий, глаза б её на него не смотрели. А он Лонгину всё золото поминает, которое стало черепками. Мама говорит, у дядюшки Лонгина все деньги проклятые, ни медяка брать нельзя. Вилю, мол, повезло.
Вот у матушки Онории была похожая книга. И тоже про колдовство. Там были записи разных людей, никто не старался писать красиво или понятно, и порядка тоже не было. А было там про то, как отличить сумасшедшего от одержимого, как отличить удачное колдовство от неудачного, чем грамотный колдун опасней неграмотного и много других страшно интересных вещей. Но главное-то матушка Онория пока придерживала. Она никак не хотела рассказать, как это она умудряется чуять колдовство. И оборотней! Ведьмы так не умели. И волшебники. Даже вампиры так не умели! А матушка Онория умела. И поэтому Эрна внимательно слушала. Про дурной глаз тоже слушала. И про то, как запутать свидетелей вопросами, чтобы они признались, мол, выдумали всё по недомыслию и злобе.
Рассказывалось в книге про людей, которые гладят косяк дома, в который входят, чтобы умилостивить домашних духов. Про людей, которые режут чёрных котят, чтобы отогнать враждебных демонов, и про других, поливающих очаг кровью чёрного петуха. Про то, как узнать людей, участвующих в ведьминской оргии, и как отличить ребёнка, которого не Заступник, а Враг вырвал из рук смерти.
Матушка Онория отвела Эрну в библиотеку рыцаря лю Дидье, небольшую комнату, в которой девочка с ужасом и восторгом увидела целых два забитых книгами шкафа. Да столько во всём Тафелоне, наверное, нету. Даже у дядюшки Лонгина, который вообще предпочитал читать не книги, а письма от других волшебников. И сам писал кому-нибудь всё время. Письма тут тоже были. И свитки. Целая полка со свитками. И ещё карты! Эрна, конечно, видела карты Тафелона и святых земель у барона цур Фирмина. Но там были глиняные, грубо слепленные так, чтобы горы были, и реки, и даже деревни с городами. А тут — кто-то терпеливо тоненькой кисточкой нарисовал всё на пергаменте. И не узнать даже где что. С другой стороны была маленькая дверь, которая неизвестно куда вела. В библиотеке ещё стояли два стола, почти пустые, большой стол посередине, на котором была расстелена большая карта и сверху валялись какие-то свитки. И ещё стояло… какая-то странная тумба с ящиками и наклонной верхней крышкой
[51]. На почти пустых столах стояли чернильницы и масляные лампы, на каждом под одной. И ещё круглая штука из меди, в которой были круги и странные изгибы с насечками. Эрна видела такие и в Чёрной, и в Белой башнях. Дядюшка Лонгин говорил, что это астролябия, но пока не вдавался в тонкости её устройства и применения.
— Это всё не представляет никакого интереса, — сказала аббатиса, махнув рукой на свитки и письма, разбросанные на большом столе. — Возьми вон тот пергамент, разгладь его и записывай на обратной стороне.
— Что записывать, матушка? — послушно спросила девочка. Матушка Онория положила свою книгу на крышку той штуки с ящиками.
— Вот это. Пиши слово в слово.
Эрна вытаращила на неё глаза. Книга была написана на церковном языке.
— Но, матушка! Я же не умею…
Аббатиса поморщилась.
— Прекрати врать, маленькая ты дурочка. Не знаю, кто тебя учил, но ты слишком хорошо говоришь на церковном языке, чтобы не уметь на нём писать.