В город входить не стали, разбили лагерь у стен, выставили дозорных и принялись ждать. Недолго — вскоре из города к ним направились десять всадников. Увар, разглядев первого, радостно захохотал.
— Это же Карбýт! — заявил он. — Я так и знал, что в здешних краях мы встретимся.
Услышав знакомое имя, наёмники тоже расхохотались. Как Врени поняла из их скупых слов, семь лет назад Карбут держал свой отряд где-то в этих же местах и вместе с Уваром нанимался на защиту пограничной крепости от нагбарских набегов. Потом их пути разошлись и вот теперь снова встретились.
Чужой отряд доехал до границы лагеря. Карбут спешился, Увар шагнул ему навстречу и мужчины пожали руки.
— Я так и думал, что это ты, — заявил Карбут, кивая на небесно-синий стяг Увара. На стяге были вышиты сошедшиеся в схватке золотые дракон и змея. Змея была древним гербом Корбиниана, рода, к которому принадлежал Старый Дюк
[4]. Дракон же прежде красовался на знамени завоёванного Уваром для Клоса графства Дитлин. Новый герб символизировал победу Дюка и его гвардии над врагами. Небесно-синий стяг Увар когда-то привёз из своих странствий на востоке.
— А я не ждал тебя тут увидеть, — отозвался Увар.
Они говорили на нагбарском, который Врени едва знала, так что женщина скорее улавливала общий смысл, чем разбирала отдельные слова.
— Галлают взял меня в домашние слуги, — пояснил Карбут. Врени с сомнением оглядела отряд. Кольчуги, копья, мечи при сёдлах, топоры… эти люди совсем не походили на слуг. Но Увар понимающе кивнул.
— Ты от князя? — спросил он нетерпеливо.
— Меня послали узнать, точно ли это ты и зачем явился.
Увар в задумчивости почесал подбородок.
— Я еду от своего великого князя, — степенно отозвался он, расправляя плечи, — чьи земли лежат на западе, за лесами оборотней. Привёз от него грамоту и подарки князю Галлаюту.
Карбут нахмурился.
— Я думал, ты просишь прохода на восток, — сказал он. — Я так и доложил князю Галлаюту.
— Это само собой, — ухмыльнулся Увар. — Но сперва я прошу твоего князя принять меня.
— Никогда не слышал ни о каком князе Клосе, — проворчал Карбут.
— Услышишь, — пообещал Увар. — Проведи меня к Галлаюту и услышишь.
Карбут отвернулся от старого знакомца, лицо его выражало досаду. Увар ухмыльнулся.
— Я не забываю старых друзей, — произнёс он со значением, снял с руки серебряный браслет, надетый, кажется, только перед этим разговором, и сунул в ладонь Карбуту. — Когда я поклонюсь твоему князю, приходи сюда, друг. Выпьем вина, вспомним прежние времена.
Лицо Карбута просияло простодушной жадностью. Он надел на запястье браслет и широко улыбнулся Увару.
— Князь примет тебя завтра в полдень, — пообещал он. — Ты посланник великого князя с запада — такого человека негоже заставлять ждать!
Он дружески кивнул людям Увара, повернулся к своему отряду — и вот уже от них осталась только поднятая конями пыль. Сами воины скрылись вдали.
— Он так обрадовался браслету? — удивилась Врени, глядя вслед отряду Карбута. Увар расхохотался.
— Он обрадовался сундуку, который будет ждать его завтра вечером, — объяснил наёмник. — Видала, как припустил? Побежал своего князя уламывать. Ничего, мы и его найдём чем удивить.
Он замолчал и немного удивлённо посмотрел на цирюльницу. Она криво улыбнулась. По правилам отряда женщины оставались в глубине лагеря, когда приближались чужие. Но Врени никогда не любила следовать правилам, к тому же ей помогал дар, полученный при высшем посвящении: её присутствие всегда и всем казалось уместным. Так и сейчас: никто не подумал отогнать её или помешать задавать вопросы.
— Вот что, Большеногая, — сообразил Увар. — Завтра с утра возьми Мюра и ступай в город. Походи по базару, по кабакам. Найдёте баечника, выспросите про Большое Усмирение оборотней.
Врени кивнула. Мюр, нагбарский оруженосец, после побед Клоса перешёл служить Виру, который теперь был не шателеном
[5] того или иного замка, а сенешалком
[6] Тафелона. В ведении Вира, кроме прочего, находилась личная гвардия Дюка, вот потому-то он и отпустил своего оруженосца с ними в поход. Мюр, конечно, был косноязычен и глуповат, но он привык слушаться и точно выполнять приказы, а Врени он знает давно и, чего греха таить, побаивается.
— Тут часто бывают иноземцы, которые даже нагбарского не знают, — пояснил Увар. — Или с моря приходят, или с юга в Нагбарию идут. Никто не удивится, что ты через толмача разговариваешь. А новости послушать всем охота. Ты тоже расскажи. Про великого князя Тафелона расскажи, к примеру.
Он заухмылялся и Врени повторила его ухмылку. Ну да, не лишним будет пустить по базарам слухи о том, как на западе храбрый князь покорил остальные земли и начал мудро править своей страной. Клос, в общем, неплохо справлялся. У него был в коннетаблях и советчиках старый барон цур Фирмин, лучший воевода Тафелона, ему помогала расчётами вампирша Вейма, наставница клосовой жены и, в конце концов, был ещё папский легат отец Сергиус, с которым вообще мало кто решался спорить. С такой свитой мудрено ли стать великим князем?
А ещё, когда бродишь по базарам, невозможно навязаться с Уваром к здешнему двору. Он её всё-таки перехитрил. Цирюльница скрыла досаду и пошла заниматься дневными делами.
* * *
Внутри Пьярбе не понравился Врени ещё больше, чем снаружи. Улицы мостили только деревом и то не все, дома деревянные и редко кирпичные, крыты чуть ли не соломой. Люди бедные, одеты как крестьяне, а гонору-то сколько! Ишь, носы задирают! Когда они с Мюром дошли до базара, стало ещё хуже. Дар казаться всем уместной пробудил у торговцев убеждение, что она пришла сюда за покупками. Врени хватали за рукав, заступали дорогу, осыпали проклятьями, потом льстивыми уговорами и снова проклятьями. Она быстро выучила, как произносится на местном языке «мне ничего не надо» и повторяла эту фразу так часто, что у неё устал язык. Баечника они нашли в третьем кабаке — и в каждом пришлось пить, противный сладкий напиток из мёда и что-то непонятное из молока. Сказали, кобыльего. Врени с непривычки чуть не стошнило, а потом ещё Мюр попросил сидра и пришлось запивать им. В голове у цирюльницы слегка шумело, что творилось в желудке — не хотелось и думать. Но в третьем кабаке им повезло. Неопрятный дедок с крест-накрест обвязанными икрами сидел на столе посреди тесного зала и что-то рассказывал, болтая ногами. Одежда на нём была серая, невзрачная, похожая на колпак шапка валялась рядом. И голосок — как его люди терпят! — тонкий, въедливый как комариный писк.