Святой папочка - читать онлайн книгу. Автор: Патриция Локвуд cтр.№ 47

– Просто не выноси сор из избы, – говорит мама. – Вроде той истории, как он застрелил немецкую овчарку, которая укусила его за голую ногу, когда он вышел пройтись в коротких шортах. Или как я разозлилась на священника, который сказал, что я ужасно отдраила зал, а я в сердцах заявила, что он еще попляшет, когда я ему пипиську отдраю.

– Да тут сплошь одни секреты, куда ни плюнь, – говорю я, в отчаянии от масштабов предстоящей мне задачи. – Все, что когда-либо происходило под этой крышей – страшный секрет. Всякий раз, когда я звоню Мэри, она спрашивает, буду ли я писать о том, как папа чуть не убил ее за то, что она случайно выключила его компьютер ногой. А когда звоню Полу, он спрашивает, буду ли я писать о том, как папа выводил его на задний двор и швырялся в него бейсбольными мячи-ками.

– Что?! – восклицает мама. – Зачем он это сделал?

– Чтобы избавить его от страха перед бейсбольными мячами.

Небо становится черным и бодрящим, как кофе, а воздух наполняется ароматом праздника, поэтому мы уходим на кухню, где я начинаю помешивать лимонно-розмариновый соус для свиной вырезки, которую мы готовим. Я взбиваю масло до однородной шелковистой массы, а Джейсон роется в холодильнике – пытается отыскать там овощи, которые не забраковал бы мой отец.

– Спаржа? – спрашивает он, вытаскивая букет с фиолетовыми стеблями.

– О нет, только не спаржа, он не станет ее есть, она же вызывает импотенцию! – сообщает нам мама.

– Слишком поздно, – торжественно говорит Джейсон, указывая спаржей на портрет с изображением всех пяти детей Локвудов, позирующих перед безупречно зеленой рождественской елкой, на пушистых ветвях которой сверкают десятки, а может и сотни золотых и серебряных игрушек. Мама смотрит на снимок и смеется, отчасти над шуткой, отчасти над абсурдностью того, что с ней приключилось: выскочить замуж в восемнадцать лет, не иметь ни образования, ни работы, ни постоянного места жительства, зато иметь аж пять детей, разбросанных по всей Северной Америке.

– Я сделала свой выбор, – величественно говорит она – иногда на нее такое находит. – А не сделай я его, ты бы все еще была где-то там, – добавляет она, неопределенно указывая на ночное небо. Идеей, которая к ней так и не пришла, неотправленным письмом. Но ангел все же порадовал ее доброй вестью и сообщил, что у нее будет ребенок.

– Мам, а давай серьезно, – говорю я и смотрю на нее, сузив глаза. – Это было странно – когда я вылезла из твоей вагины?

– О нет, – говорит она, неожиданно смягчившимся голосом. – Нет, совершенно не странно.

Она уезжает за несколько дней до Рождества – вихрем прошвырнуться по Среднему Западу и навестить всех своих разлетевшихся птенцов. Она приглашает и нас поехать вместе с ней, но мы отказываемся, вспоминая один весьма печальный Сочельник, когда мы застряли с ней на обледенелом шоссе на целых шесть часов. Джейсон тогда тактично удалился из машины, а потом написал свое имя на сугробе, а мне пришлось змеей ползти через заднее сиденье, откидывать его спинку и доставать из багажника бутылку вина, в то время как моя матушка задавалась всеми возможными вопросами искусства, философии и этики, на которые человечество пока так и не нашло ответа. Это была ее традиция. А если мы отказывались обсуждать с ней эти вопросы, она просто звонила моей сестре Кристине и сорок пять минут разговаривала с ней по громкой связи об эвтаназии в Канаде. За окнами практически невыносимо сверкал день. Каждая веточка и каждая травинка были покрыты льдом. С каменных утесов вдоль дороги свисали сосульки, и куда бы мы ни посмотрели, всюду нас окружали ледяные ножи и кинжалы. Праздничные украшения.

– Пожалуйста, поливайте елку, – наставляет нас мама перед отъездом. – Иначе она засохнет, а именно так начинаются все рождественские пожары. Люди засыпают, уверенные, что все в порядке, а потом плавятся в своих постелях, как леденцы в духовке.

Вскоре после ее отъезда к нам в гости заглядывает семинарист в сопровождении своей черной дорожной сумки и молитвенника, который он называет своей женой. Мы снова собираемся в гостиной и слушаем все трескучие пластинки с рождественскими песнями, которые только можем найти. Запах туалетной воды от «Грей Флэннель» стал его визитной карточкой. Похоже, чем ближе он к принятию сана, тем ужаснее старается пахнуть, словно хочет создать вокруг себя пространство, в которое не осмелится вступить ни одна женщина.

– Священник должен пахнуть отталкивающе, – говорит мне он. – Очень, очень отталкивающе. Хотя ты же знаешь, о каком одеколоне я мечтаю. О том, который носил Папа Пий IX. У него очень тонкий и приятный аромат. Его создали по его секретному рецепту.

– И чем он пахнет?

– Цветами апельсина. ОЧЕНЬ целомудренный запах.

– А как он называется, этот одеколон? – я догадываюсь, каким будет ответ, но хочу, чтобы он сказал это вслух.

– Папоколон.

– Ах, – выдыхаю я с благоговением. Он меня не разочаровал. – Знаешь, у Джейсона очень классная туалетная вода. Пахнет она как потный дровосек, который рубит кедр и одновременно курит трубку. Вот, понюхай.

– Убери! – протестует он, когда я подношу флакон к его лицу. – Может для светского человека это и подходит, но для человека призвания – это слишком чувственно.

«Чувственно» – самое страшное ругательство в его арсенале. Я как-то раз назвала его чувственным человеком, подразумевая, что он любит вкусную еду, музыку, хорошее вино, джаз и волны шелка, струящиеся по телу, так он чуть не разрыдался. И потом еще несколько недель был сам не свой.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что я «чувственный человек»? – время от времени беспокойно спрашивал он, когда мы вместе сидели за книгами.

Внизу его ждет посылка – подарок от его отца. Он открывает ее и достает стеклянную банку с травой, своей фотографией, где он в золотых одеждах преклоняет колени у алтаря, и карточкой с надписью «Очистись». Думаю, будет справедливо, если я скажу, что это самый прекрасный подарок, который кто-либо когда-либо получал. Это намного лучше, чем радио с плюшевым котом. Выглядит как поделка, про которую могут написать в журнале для дамочек, сидящих на «валиуме», но меня заверили, что отец семинариста – грубый и односложный человек, который сам построил печь для пиццы на своем заднем дворе.

– Я должен ее открыть? – сомневается он, вертя банку в руках. – Или это просто… украшение?

Я понятия не имею.

– Ты уверен, что эта трава – не марихуана? – спрашиваю я. – Будет жаль, если у нас в руках будет полная банка травы, а мы просто поставим ее на полку, решив, что это украшение.

– Марихуана губит жизни, – выговаривает мне семинарист, но его праздничное настроение это все равно не портит. Он с удовольствием разглядывает нашу сияющую ель, увешанную белыми лампочками, красными свечами и леденцами, изготовленными престарелыми немецкими кондитерами. Ангел-вестник восседает на верхушке, широко раскинув руки в расклешенных рукавах, похожих на горны. На первый взгляд все чинно и канонично, но когда он приглядывается, его внимание привлекает большой и грубо завернутый сверток, со словами «ДЛЯ МУЖА», написанными прямо на бумаге толстым черным маркером.