Рука по старой привычке потянулась к браслету, скрытому от посторонних глаз перчаткой. Не удержавшись, я сняла её и взглянула на украшение. Рядом с ним на коже были заметные шрамы от ожогов по кругу всей кисти. Само серебро тускло сияло в лучах солнца, а голубой амшир мог поспорить цветом с ясным осенним небом.
Кончики пальцев нежно прошлись по ободку. Боже, сколько раз я вот так сидела и смотрела на него, и сердце сжималось от невыносимой боли и чувства вины. А душа по привычке кричала: Я СДЕЛАЛА ОШИБКУ!!!
Самую большую и непоправимую в своей жизни. Теперь я знала это точно. Как я могла поверить Кайрону? Как могла позволить втравить во всё это? Почему не пошла к Рейну и не поговорила с ним? Я ведь знаю, он любит… любил меня, возможно, всё могло быть по-другому. Господи, да я уверена, что всё было бы по-другому.
Во рту, как обычно от таких мыслей, появился вкус горечи. Слишком поздно я спохватилась…
Каждую ночь он приходил ко мне во сне, спрашивал, почему я так поступила, что он сделал неправильно. И самое страшное, я не могла оправдаться. Что я могла сказать? Все два месяца путешествия я неустанно ковырялась в характерах своих спутников, старалась их понять, осуждала их или наоборот восхищалась. Я готова была распрощаться с жизнью тогда, на Красной пустоши. Но за всё это время я так и не смогла разобраться в себе, я пошла на поводу у сиюминутных страхов и приняла поспешное решение.
В первую ночь дома, мама держала меня в объятиях, а я, завывая и стеная, рыдала. Перед рассветом я слегка успокоилась и рассказала ей всё. От начал до конца. От приезда школьной комиссии до безрассудного прыжка в портал в Сильване. Мама выслушала, не перебивая, не задавая вопросов, и потом еще долго молчала, а когда заговорил, то каждое её слово пронизывало меня еще большей болью, и ложилось на плечи тяжким грузом.
Она встала и посмотрела на меня сверху вниз. И в глазах её я видела разочарование.
— Я всегда думала, что воспитала тебя сильной, умеющей отвечать за свои поступки. Но теперь я в этом сомневаюсь. Ты поступила ужасно, и сравнение тебя с этой самой Алисалой самое подходящее. Не смотри на меня так. Я говорю тебе это, потому что ты моя дочь. Ты предала своего любимого, Дейника, обманула его доверие и из-за чего? Я скажу — из-за пустых слов. Что мешало тебе обдумать их? Поговорить с Рейном? Судя по тому, что я услышала от тебя, он бы выслушал. Боже, я ведь всегда учила тебя бороться за свое мнение и ты хорошо усвоила этот урок! Но почему же ты не стала защищать своё счастье?
Я съежилась и в ответ зарыдала еще громче. Я была противна сама себе.
— Ты у меня всегда была самостоятельной, не терпящей, чтобы кто-либо указывал тебе, навязывал свою волю. Но что ты сделала сейчас? Разве не то же самое? Дала ли ты шанс демону самому сделать свой выбор? Нет, Ника, ты решила за него. Прости дочь, но тебе некого винить в случившемся, кроме себя. Тот демон — помощник богов — он лишь показал тебе неверный выход, но воспользовалась им ты сама.
Слова матери были жестокими, острыми и мучительно правдивыми. И говорила она их, потому что любила меня и хотела, чтоб я поняла её и больше никогда подобного не сделала. Таковы были её методы воспитания. Я знаю, что ей не менее болезненно, чем мне дались все эти слова, но только так было правильно. Дать мне прочувствовать всё низость и мерзость моего поступка, выжечь болью и отчаянием все чувства, чтоб, в конце концов, остаться внутри опустошенной. А потом потихоньку попытаться жить снова, заполняя вакуум новыми силами и чувствами.
Вот только у меня он заполнился не чувствами, а вечным льдом. Я никому, даже Аркисону, не пожелала бы жить с тем, с чем существовала я уже два с половиной месяца. Вина и душевная пустота — вот поистине самые страшные наказания для любого!
И в своих снах я вновь убегала от него, не в силах взглянуть любимому в глаза, потому что у меня не было оправдания. Я предала и сделала это осознанно. И кого волнует, что преследовала я благородные мотивы. Никого, даже меня. Сейчас я была готова засунуть их… ну, очень глубоко, и готова была жизнь отдать, лишь бы иметь возможность повернуть время вспять.
«А ведь ты можешь это сделать» — раздался в голове противный голосок. — «Антары это могут. Тебе стоит лишь позвать Остров, и он откликнется, придет к тебе».
Я скрипнула зубами. Хоть в чём-то Кайрон меня не обманул. Зов межмирья действительно был сильным. Сны стали посещать меня месяц назад — яркие, красочные и манящие. То я видела величественные золотые дворцы, охраняемые невиданными, красивыми существами, то небесные, поражающие воображение водопады и сады, с блуждающими в них единорогами и огненными птицами, то залитый лунным светом луг, на котором танцевали и резвились хрупкие феи, исчезнувшие в нашем мире. Иногда мне снились незнакомые лица мужчин и женщин, тянущих ко мне руки, просящих защитить и спасти их. А конец всегда был неизменен — из тумана и океана навстречу мне выплывал Зеленый Остров, обещающий защиту, успокоение и облегчение боли. Манил знаниями, способными дать силу повелевать временем и пространством, решать судьбы многих народов и управлять жизнями.
Но в отношении меня это был дохлый номер. Антары пытались надавить на самое больное, и утром я всегда просыпалась в слезах. Но с каждым разом моё сердце всё больше ожесточалось против этих магов, и поэтому всё проще становилось игнорировать Зов. Мне не нужны были чужие судьбы и жизни. Свои я потеряла, другие меня не интересовали. Они думали, что подарив избавление от боли, склонят меня на свою сторону. Но им даже невдомёк, что я никогда добровольно не покину этот мир. Ведь здесь живет он. Пусть князь больше не помнит меня, но я-то храню в памяти всё. И может когда-нибудь мне удастся увидеть его хоть мельком…
О, всемилостивый, дай мне сил!
Зарычав так, что даже Чемпион дернулся в сторону, я зло пришпорила его, желая, чтоб скорость и ветер освежили разум.
* * *
Мирославль встретил меня запруженными улицами, пестрой пеной толпы на тротуарах, зычными окриками торговцев и лаем собак. Казалось, что с последнего раза, как я здесь была, он нисколько не изменился. Та же суета, крики и ругань — одним слово повседневная жизнь торгового города.
Выехав из Мирославля на дорогу, ведущую в Школу, я испытала необъяснимое облегчение. По правде говоря, в последнее время мне больше нравилось уединение и одиночество, а людные места и сборища стали раздражать. Да и другим в моем обществе становилось неуютно — кому будет приятно смотреть на человека, искренне пытающегося улыбаться и быть радушным, но в глазах которого непроходяще стоит отчаяние и затравленность, как у раненой собаки. Видя это, родители лишь качали головой и даже пытались исправить, подсовывая мне соседских хлопцев. Если честно, делал это в основном отец, которому я ничего не рассказала, но которой сердцем понимал, что с его дочкой что-то случилось. Ну, это меня на какое-то время действительно отвлекло. Сначала я не верила, что кто-нибудь серьезно заинтересуется мной, но оказалось у нас в Заозерье вполне хватает любителей экзотики. Пришлось напрячь всю свою фантазию, и использовать внушительный словарный запас, чтоб отбиться от внезапно появившихся ухажеров.