– Погоди! – Латунин нетвёрдой рукой достал телефон из кармана и набрал номер Погорелова, но тот оказался вне зоны доступа. – Опер называется! – Рома разлил по рюмкам янтарного цвета жидкость и сказал, – ну по последней! А то дел завтра и ещё там надо, – чуть заплетающимся языком сказал он, – девушку спасать?
– Глашу? – Вскинул глаза Илья.
– Нет! Не лови меня на слове, – Латунин погрозил собеседнику пальцем, – некрасиво! Я просто, – Латунин покривлялся лицом, – ну не вовремя всё это, конечно, но я влюбился!
– И я тоже! – Обречённо сказал Илья и сгрёб на груди майку. – Она такая! – Он мечтательно поднял глаза к потолку, а потом опустил их вниз и развёл руками, – а я такой.
– А кто она? – Пьяненько спросил Латунин, разливая остатки коньяка.
– Как кто? Глаша!
– А! Ты поэтому беспокоишься?! – Возвёл на него глаза Латунин.
– Нет, – Илья поджал губы и покрутил пальцем у виска, – чисто по-соседки! Ну, конечно, поэтому!
К счастью, у Ильи не было запасов алкоголя, беседа без подпитки зашла в тупи́к, и вскоре Латунин отправился домой. Конечно, в его расслабленном алкоголем мозге мелькнула мысль позвонить Нинель Павловне и подробнее расспросить о Наде, но даже в таком состоянии опер прекрасно понимал, как далеко она его пошлёт и что потом при встрече может лишить его каких-нибудь частей тела. Так что он задушил эту мысль в зародыше и пошёл дальше, окружённый своим личным счастьем.
***
Лопатин же после того, как жена покойного Смородинки пошла, как она выразилась, «отмечать поминки», поплёлся к Казакову, потому что сегодня у Юрия Арсеньевича было много новостей.
Казаков был хмур, нервно перебирал бумажки и когда вошёл Лопатин, то глянул на него и спросил:
– Новости есть?
– Нету, Юрий Арсеньевич! – Раздражённо выдохнул Миша. – Простите! Просто замучали уже все. Я ж тоже переживаю, но тем не менее сейчас, как никогда, работать надо! Мы ж с вами не в кино, где улики сами себя находят и бегут к следователю. Да и Глаша, скажем честно, не особо похожа на человека, который может за себя постоять.
– Ладно, присаживайся. Хочешь если, вон чаю налей себе, – Казаков кивнул в угол, где стоял чайник, – там пироги ещё с капустой есть и с яблоками.
Лопатин печально поплёлся заваривать чай, вместо этого насыпал кофе в две кружки, заварил кипятком и принёс обратно.
– Миш, ты чего? Я себе не просил! Я вечером кофе не пью! – Кратко глянул на него Казаков.
– Я тоже! – Лопатин встал, вылил коричневую жидкость в раковину, вымыл кружки и присел напротив Юрия Арсеньевича.
Криминалист посмотрел на него, вздохнул, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал растерянность юноши, на которого сейчас свалились сразу несколько сложных дел. Казаков сам подошёл к чайнику, как мог сервировал чай и принёс Лопатину.
– Ешь, а то у тебя вид зелёный! – Строго сказал он.
– Спасибо!
– Первое! Глаша не так давно перед своим отъездом вызвала меня и попросила снять отпечаток со стены возле квартиры Нефёдовой. Она попросила поискать в базе, – Казаков замолчал, – но так случилось, что я нашёл отпечаток не в базе! Частично этот же отпечаток женской руки был в Газеле, которая была на месте, где устроили засаду на Визгликова, когда они перевозили Зарянского!
Миша даже перестал жевать. Он поднял глаза на Юрия Арсеньевича, проглотил кусок и переспросил.
– То есть и там, и там была какая-то одна женщина?
– Верно!
– Может это Нефёдова? – Он потряс головой. – Хотя бред, конечно. Она в больнице была.
– И тем не менее я проверил. Это не она.
– Ну там так-то ещё дочка была, если она кончено дочка.
– Не подросток! Точно! У подростков от 12 до 18 лет папиллярных линий около 12, а здесь 9! Значит, старше!
– Кто ж тогда? – Миша вздохнул. – Ну, учтём!
– Второе! Письмо я на отпечатки проверил! Не единого, вот словно в типографии этот конверт взяли, в пакет запечатали и Глаше в сумку кинули. Ничего нет. Ворсинок, шерстинок, микропятен. Ничего!
– Как так?
– Я не знаю! – Юрий Арсеньевич развёл руками. – Ты следователь, ты думай. По тексту там какая-то галиматья, на мой взгляд, но я дал знакомому посмотреть, который занимается криминалистическим анализом вплотную. Ну, хотя может Глаша и разобралась бы, письмо же ей было адресовано.
– А чернила там или подчерк?
– Миша не смеши меня. – Покривился Казаков. – Какой подчерк! Всё на принтере, обычном среднестатистическом! Таких миллионы!
Лопатин покивал, положил бланк заключения в папку и воззрился на Казакова.
– А вот ещё что! – Сказал мужчина. – По младенцу с территории психиатрической клиники. Я не знаю, что это за эксперт с вами выезжал, – раздражённо сказал мужчина, – но все почему-то решили ставить дату смерти по дате, выбитой на рыбной банке. Мне передали все улики, банка эта ещё какого-то лохматого года и, простите, ориентироваться по столь зыбкому доказательному элементу – это фарс! – Говорил Казаков так, словно Лопатин ему доказывал обратное. – Там даже эта детская коляска была сделана лет пять назад. Она явно очень дешёвая, я пока не докопался до производителя, но я найду, можешь не сомневаться. – Казаков начал собирать портфель. – Это Миша фарс и несоответствие своей должности эксперта!
– Да я понял! Что по младенцу ещё? – Миша внутренне разделял праведный гнев Казакова, но уже так устал, что даже двигался чисто механически.
– Волокна там застряли какие-то, но я пока ещё не дошёл до этого. Завтра буду заниматься. – Казаков глянул на часы, охнул и хлопнул по столу руками. – Всё! Я домой.
Миша встал, пожал руку эксперту и пошёл в сторону выхода.
– Пироги вкусные! Кто пёк? Вроде не магазинные. – Обернулся на пороге Миша.
– Не я!
– Это я догадался! – Улыбнулся юноша.
– А остальное тебе знать не положено! Иди. – Отослал его Казаков, который впервые за много лет торопился домой на ужин.
Когда Миша спускался по лестнице, прозвенел телефон, и он увидел на экране надпись «Папа».
– Да, па! – Сказал он.
– Привет. Миша, мы с мамой ждём тебя в ресторане «Уютное счастье», приходи, поужинаем вместе.
– Папа, не до этого сейчас.
– Мама скоро забудет, как ты выглядишь! Давай без пререканий!
Миша вздохнул и повесил трубку, спорить с властным отцом было сложным и безнадёжным делом. Мужчина вышел на улицу, огляделся и подумал, что в принципе идея неплохая; немного отвлечься от работы и поужинать по-человечески.
К вечеру в городе стало гораздо теплее, весна наконец приструнила распоясавшийся северный ветер, отослала хмурые тучи в другие края и окрасила пространство лучами закатного солнца.