— Когда она рассказала тебе об этом? — спрашивает Амара, устыдившись еще больше оттого, что даже не подумала столь о многом расспросить Британнику.
— Не так давно. Я спросил ее о том, как она попала сюда, откуда она родом. Во многих племенах Британии есть женщины-воины. Мне было любопытно. — Филос смотрит на Амару своими серыми глазами, такими большими и добрыми, что ей хочется, чтобы он делал это вечно. — Но история рабства никогда не бывает счастливой. Даже если ты родился несвободным. Я знаю, что и тебе было тяжело.
— Если бы я не попала в рабство, как думаешь, ты бы все равно любил меня?
— У меня бы не было шанса. Ты бы на меня и не посмотрела. По крайней мере, как на мужчину.
Филос по-прежнему ласково поглаживает ее пальцы. Воспоминания, точно черная фасоль, которую он бросал теням, всплывают в памяти Амары. Кремес, Феликс, бордель, даже Руфус. Все те мужчины, с которыми она, будь ее воля, никогда бы не встречалась. Она отнимает руку у Филоса и закрывает лицо, как будто хочет спрятаться от них всех.
— Хотела бы я, чтобы ты и вправду был единственным любовником в моей жизни.
— Ты же не об утраченной чести горюешь, верно? — спокойным тоном спрашивает Филос. Он обнимает ее за плечи. — Я сам не могу ей похвастаться.
— Я не это имела в виду.
— Я знаю, — шепчет Филос, поглаживая Амару по спине, — он и раньше делал так, когда воспоминания об ее темном прошлом просачивались между ними.
Его размеренная ласка успокаивает так же, как стук его сердца. Амара дышит спокойнее. Она представляет, что бы она чувствовала, будь Филос ее семьей, принадлежи он ей:
— Разве ты никогда не думаешь о том, что мы могли бы быть вместе?
— Честно говоря, я пытаюсь этого не делать.
Амара откатывается от него, чтобы видеть его лицо:
— Но почему?
— Амара. — Он выдыхает с ноткой раздражения. — Дело не в моей любви к тебе. Подумай о том, как мало у нас власти над судьбой. Когда-нибудь, если нас не поймают, Руфус потеряет интерес к тебе или выставит меня. Это неизбежно. И я либо сойду с ума, думая обо всей этой боли, что собирается на горизонте, либо буду благодарен Фортуне за те счастливые дни, что она жалует нам. Нет никакого смысла в том, чтобы планировать будущее, которым ты не распоряжаешься.
— Я не испытываю благодарности, — говорит Амара, сама удивившись силе своего гнева. — Нельзя сиднем сидеть и надеяться, что Фортуна повернет колесо за тебя! Что за оправдания? Нужно схватить ее и принудить к этому.
Ее вспышка только веселит Филоса, но сейчас Амара не поддается его ласкам и поцелуям.
— Я серьезно! — говорит она, чуть не забывшись и не повысив голос. — Ты умнее Руфуса, я умнее Руфуса. Почему бы нам не подумать над тем, как тебе освободиться?
— Ты так говоришь, потому что родилась свободной. Я не представляю, каково это.
— Ты можешь представить. Ты знаешь, каково это. Когда ты читал Гомера в саду, а другие дети ненавидели тебя за то, что ты умнее их. Тогда же ты чувствовал, что имеешь право на то, что есть у них, не правда ли? И чего в самом деле мы просим, чтобы Парки даровали нам? Чтобы ты мог чуть больше распоряжаться собственной жизнью. Я не призываю тебя метить на лавры императора.
Кажется, страстность ее речи изумила Филоса.
— Ты так сильно хочешь за меня замуж?
Амаре приходится приложить усилия, чтобы не рассмеяться.
— Не волнуйся, дело не в этом. Если ты получишь свободу и оставишь меня, то пусть будет так. — Какое-то время она молчит, тем сильнее ощущается благородство, заключенное в ее словах. — Хоть я и не утверждаю, что я не разозлюсь.
На этот раз смеются оба, вернее, их плечи трясутся в тишине, что в их случае сойдет за смех. Амара чувствует, что твердость вновь покидает ее, и обвивается вокруг Филоса так, что почти каждый кусочек ее кожи касается его. Но даже этой близости ей недостаточно. Амара чувствует, как рубцы у него на груди вжимаются ей в щеку.
— Ты правда меня любишь. — Филос шепчет, и поэтому трудно сказать, спрашивает ли он или констатирует очевидное.
— Нет, — отвечает Амара, прижимаясь к Филосу еще крепче. — Я тебя терпеть не могу.
Глава 21
Смотри, мальчик-раб, чтобы вода омывала ноги, а салфетка стирала капли и чтобы наши полотна покрывали диван.
Надпись в обеденном зале в Помпеях
Утро Амара проводит в Венериных термах. На этот раз она здесь не для того, чтобы побеседовать с Друзиллой, а скорее затем, чтобы найти новых клиентов. После того как на Флоралиях ее провезли по городу в колеснице, общественное положение Амары — а заодно и ее скандальная репутация — значительно возросли. Пусть ей никогда не стать уважаемой женщиной, но в глазах общества ее теперь уж точно окружает аура богатства. Юлия вдруг стала необычайно дружелюбной и теперь выступает отличным посредником, знакомя ее с женщинами, которым может понадобиться финансовая помощь, под видом светского общения.
Завершив свои дела, Амара и Юлия сидят рядом во дворе, потягивая разбавленное вино. Жар майского солнца дает о себе знать даже в такой ранний час, и Амара рада, что сидит под тенью колоннады.
— Милая девочка, — говорит Юлия, имея в виду молодую жену, которая только что ушла от них. — Жаль только, что такая сорока. Хотя не тебе на это жаловаться.
— Спасибо, что познакомила нас.
Юлия только отмахивается, на ее руке поблескивают золотые кольца.
— Внешность недолговечна, как и любовники. А набитый монетами шкаф еще ни одну женщину не довел до слез. Так говорила моя дорогая матушка. Ты точно снискала бы ее одобрение. Мне приятно видеть, что ты разумная девочка. Никогда не позволяй мужчинам убеждать тебя, что деньги — это неромантично.
Амара улыбается, вспоминая свои легкомысленные свидания с Филосом, — такое поведение вызвало бы у Юлии только презрение.
— Да здравствует прибыль. Это было написано над входной дверью в доме, где я жила раньше, — сказала она, решившись так намекнуть на бордель. — Я хорошо усвоила урок.
Юлия смеется.
— Да здравствует Руфус в твоем случае, — говорит она с задорным блеском в глазах. Амара невольно смеется в ответ. Юлия умеет обезоружить любого собеседника, сделав так, чтобы он почувствовал себя самой важной персоной в компании. Из нее бы получилась великолепная куртизанка, но, насколько известно Амаре, Юлия вообще не интересуется мужчинами.
— Теперь ты точно расцветешь, — произносит Юлия, глядя Амаре прямо в глаза. Амара смотрит в ответ, ей любопытно. Юлия вскидывает брови и улыбается; возможно, ее забавляет, что Амара не отводит взгляд.
— Поверить не могу, что ты до сих пор ни разу не навестила меня в моем доме, — говорит она. — Я живу со вдовой моего племянника, Ливией. Уверена, вы друг другу понравитесь.