— Мы почитаем богиню любви, — громко говорит она. — Возможно, вы позволите нам спеть гимн нашей повелительнице Афродите? — Она не прилагает никаких усилий, чтобы скрыть свой иностранный акцент, намеренно называя Венеру греческим именем. Двое мужчин в первом ряду одобрительно покрикивают, и Амара вполголоса обращается к Дидоне:
— Если я спою тебе куплет по-гречески, сможешь повторить его строка за строкой?
— Думаю, да.
Амара ударяет плектром по струнам, беря быстрые, настойчивые аккорды. Ноты почти мгновенно переносят ее в дом Кремеса, где он в свете ламп смотрел на нее с жадностью лиса, ожидающего, когда оступится добыча. Это не одна из песен, выученных ею в детстве. Память о прошлом отзывается горечью. Вообразив, что все еще стоит у ног раскрашенной статуи Венеры, Амара набирает воздуха и вспоминает сладкий аромат раздавленного в пальцах мирта.
Пестротронно-нетленная Афродита,
Зевса дочь коварная, заклинаю:
Не тревожь мне досадной заботой тяжкой
Дидона внимательно слушает и, ни на миг не сводя глаз с лица Амары, приглушенно, нараспев повторяет за ней каждую строку. Этот гимн мало напоминает разудалую застольную песню, но настроенные повеселиться слушатели раскачиваются под музыку, а некоторые даже хлопают в такт.
На втором куплете один из молодых людей неожиданно издает возглас узнавания и хлопает товарища по спине. Амара присматривается к ним повнимательнее. Плащ одного из них застегнут дорогой бронзовой брошью, инкрустированной красными камнями. Амара с улыбкой подзывает их к себе. Оба они пьяны, но не до бесчувствия, и ее кокетство не остается незамеченным. Они с развязными выкриками подходят немного ближе. Из-за их спин показывается более знакомая фигура — не Менандр, а Феликс. Пообок от него стоит Трасо, наблюдая за ними с Дидоной с выражением, которое, будь на его месте кто-то другой, можно было бы принять за восхищение. Возможно, он наконец-то понял, чего они стоят на самом деле.
Они доходят до последнего куплета, и, как она и надеялась, двое молодых людей проталкиваются вперед.
— Сапфо? — спрашивает один из них, положив ладонь ей на плечо. — Не слишком ли возвышенно для Виналий? Чьи вы?
Феликс вклинивается между ними быстро, как дым.
— Эти девушки принадлежат мне, — с низким поклоном говорит он.
Амара никогда прежде не видела, как он разговаривает с мужчинами своего класса. Хотя он сложен изящнее, чем эти пьяницы, она точно уверена, кто из троих победил бы в кулачном бою.
— В самый раз для Зоила, тебе не кажется? — спрашивает мужчина товарища, почти не обращая внимания на ее хозяина.
Тот с истерическим смехом хлопает себя по бедрам.
— Несомненно, Квинт! Несомненно!
Квинт одаряет Феликса улыбкой, приберегаемой богачами для прислуги.
— Сколько стоит снять обеих на вечер?
— На всю ночь? — переспрашивает Феликс.
Амара понимает, что он тянет время, прикидывая, какую цену заломить с этих толстосумов. Она чувствует, как Дидона прижимается к ней своим теплым телом. Во время этих переговоров им надлежит сохранять молчание, но речь не единственный способ общения. Она быстро потирает большой палец об указательный.
— Конечно, на всю ночь, приятель! Мы хотим, чтобы они украсили собой пир нашего глубокоуважаемого друга! — Его спутник снова разражается раскатистым смехом. — Ты, должно быть, слышал о Зоиле? — с ухмылкой продолжает Квинт. — Это самый выдающийся вольноотпущенник в Помпеях.
Феликс и сам вольноотпущенник. Амара подозревает, что ни в родословной Квинта, ни в родословной его товарища нет ни единого раба. Ее хозяин любезно кивает.
— Для такого замечательного человека, — говорит он, — пятьдесят денариев.
— Договорились, — не дрогнув, отвечает мужчина по имени Квинт.
— Разумеется, если вы захотите послушать игру на лире, — добавляет Феликс, — это обойдется вам еще в двадцать денариев.
Даже Квинт не настолько глуп, чтобы не замечать, что его надувают, но он явно не желает торговаться, словно бакалейщик.
— Что ж, хорошо, — отвечает он. — Двадцать денариев можешь получить авансом, остальное — потом.
Теперь колеблется уже Феликс. Амара надеется, что он не вытащит восковую табличку и не станет настаивать, чтобы мужчины кровью подписали обязательство выплатить ему остаток суммы. Они с Дидоной не заработали бы двадцати денариев за целую ночь в лупанарии. Кроме того, должен же он понимать, что для таких людей достаточным залогом является их доброе имя! Феликс снова отвешивает поклон.
— Рад услужить таким благородным покупателям.
Квинт щелкает пальцами, и к нему спешат несколько мужчин из толпы. Само собой, эта парочка никуда не ходит без свиты рабов-телохранителей.
— Двадцать денариев этому господину, — распоряжается он с нарочитым ударением на последнее слово, кивая на Феликса, и старейший раб достает из-под плаща надежно спрятанный кошель.
Трасо встает в шеренгу появившихся рабов, заслоняя от взглядов передачу денег. Амара замечает за их спинами музыканта, с любопытством вытянувшего шею. Он больше не улыбается ей. Рядом стоит Галлий, должно быть, уже договорившийся, чтобы тот отдал им свою лиру. Остается лишь надеяться, что в основе сделки лежали обещания, а не угрозы.
— Квинт Фабий Прокул, — говорит их временный хозяин, показывая Феликсу перстень с печатью. — Куда мне послать оплату?
— Вольноотпущеннику Гаю Теренцию Феликсу в заведение напротив трактира «Слон».
— В «Волчье логово»? — Квинт чуть не задыхается от хохота. — Марк! Мы заключили сделку с городским лупанарием! То-то посмеются остальные, когда я расскажу, что мы привели к Зоилу волчиц!
Феликс не пытается вступиться за свое дело. Несомненно, щедрые посулы покупателей оказались достаточным утешением для его уязвленной гордости. Амара знает, что ей тоже не следует произносить ни слова, но ей хочется напомнить мужчинам о своем присутствии.
— Надеюсь, нам все же удастся вам угодить. — Она опускает голову, исподлобья глядя на мужчин сквозь темные ресницы. — Мы желаем лишь служить.
— Милашки. — Марк приобнимает ее и Дидону, дыша вином им в лицо. — Вы безупречны.
Глава 14
Какая-то пантомима с хором, а не триклиний почтенного дома!
[18]
Петроний. Сатирикон, Пир Трималхиона
Они идут к дому Зоила по окутанным вечерней мглой улицам. На фоне оранжевого неба темнеют очертания каменных зданий. Амара была удивлена тем, сколько человек в толпе оказались рабами Марка и Квинта. Шестеро из них молчаливым защитным отрядом следуют за ними, а еще двое идут впереди с масляными лампами. Квинт ведет под руку ее, а Марк заявил права на Дидону.