Алексис резким движением отвернулась, склонившись над мешком. Доставая свой черный шелковый костюм и не глядя на Клода, она тихо шепнула:
— Я тоже скучала по тебе, Клод.
Он закрыл глаза. Если бы она взяла плеть и хлестнула его по лицу, ему и то не было бы так больно. Но еще больнее было бы услышать холодный ответ на слова, которые он так и не решился произнести, на его признание в любви.
Ему показалось или он действительно услышал звук, похожий на всхлип. Клод открыл глаза в тот момент, когда Алексис доставала со дна мешка рубашку — его, Клода, рубашку. Подняв глаза от своего талисмана, Алексис увидела, что и Клод узнал некогда принадлежавшую ему вещь. Ей хотелось швырнуть эту рубашку ему в лицо, но она не в силах была заставить себя с ней расстаться. Так где же она? Когда она придет — та ненависть, которой только и заслуживал человек, в очередной раз вставший у нее на пути? И почему она не может отыскать в себе этого чувства?
Ненависти не было, но не было и любви. Желание рассказать ему о том, что она чувствовала к нему последние два года, прошло, едва она увидела Клода на борту своего корабля. Но она не могла перестать желать его. Все в ней кричало об этом: глаза, губы, тело. Пусть невысказанное, ее желание почти физически ощущалось в тесной каюте.
Клод поднялся и сделал шаг. Он взял рубашку из ее дрожащих пальцев. Алексис по нескольку раз штопала прохудившуюся ткань на локтях, и Клод не мог не заметить этой трогательной детали.
— Ты часто ее носила? — тихо спросил он.
— Да.
Алексис потянула рубашку на себя, их кисти на миг соприкоснулись, и, словно обжегшись, она отдернула руку в тот же миг, что и он. Рубашка упала на пол. Алексис наклонилась, чтобы поднять ee… Клод бережно, на настойчиво предупредил ее. Алексис замерла.
— Почему?
Это слово, будто живое, вспорхнуло вверх, задев ее щеку, согрев ее, и Клоду показалось, что он увидел на щеке Алексис розоватый след.
Алексис прикоснулась к щеке ладонью, затем решительно сняла со своих плеч его руки, отступая назад. Ей стало трудно дышать; ее испугал и сам вопрос, и то, как она восприняла его.
Алексис решительно подняла рубашку, бережно и аккуратно сложила ее, расправляя складки.
— Это единственная вещь, которая у меня осталась от тебя. Единственная вещь, которая напоминала мне о том, что ты не плод моего воображения. — Замолчав и повернувшись к нему спиной, Алексис убрала рубашку в комод. — Я надевала ее только ночью, — тихо добавила она. — Спала в ней. Мне нравилось думать, что я сплю с тобой.
— А сейчас все изменилось, — полуутвердительно-полувопросительно сказал Клод.
— Ты знаешь сам, — ответила Алексис, снова поворачиваясь к нему лицом.
Слова ее разбили тишину, словно молоток хрупкое стекло, — все было названо своими именами.
Он знал о том, что между ними ничего не будет, уже в тот момент, когда брал в руки конверт с приказом, но лишь сейчас Клод понял, что до сих пор не смог с этим смириться. Он резко отвернулся, не в силах более выносить мягкий янтарный свет, льющийся из ее глаз. На его отчаянно громкий стук в дверь охранник отодвинул засов снаружи и выпустил Клода. Он ушел, не оглянувшись. Алексис скорее почувствовала, чем услышала, как опустился засов. Шаги за дверью стихли. Едва осознавая, что делает, Алексис вытащила из ботинка кинжал и метнула его в стену своей тюрьмы.
Лезвие глубоко вонзилось в дерево. Костяная ручка продолжала вибрировать, пока она, упав на постель, уставившись невидящими глазами в иллюминатор, боролась с собой, стараясь унять дрожь в губах и непрошеные слезы.
Несколькими часами позже Клод принес ей обед. Он оставил поднос на столе и ушел, не глядя на нее, а пустой поднос позже забрал Франк. Свет проникал в каюту только сквозь иллюминатор, и с наступлением вечера ее тюрьма погрузилась во мрак, лишив возможности созерцать хотя бы что-нибудь.
Алексис закрыла глаза и, сжавшись в комок, натянула на себя одеяло. Ей снились не моря, не битвы, не Клод, даже не ее тюрьма. Ей снилась девочка, которой когда-то была она сама, девочка, чей мир составляла горка черной сажи в углу.
Клод не спал в эту ночь. Стоя неподалеку от рулевого, он всматривался вдаль, не покажется ли на горизонте «Святая Мария». Если Алексис и была абсолютно уверена в своих людях, Клод не разделял ее веры. Он видел, какими взглядами провожали они своего капитана, и понимал, что они с большой неохотой подчинились приказу не затевать драки. Действительно, ее речь, когда она сообщила им о происшедшем, была исполнена величия. Ни намека на жертвенность и снисходительность — ничего, что могло бы задеть их чувства. Голос спокойный и уверенный, с той необходимой долей авторитарности, которая может гарантировать безусловное исполнение приказа. Они придут, думал Клод. Придут рано или поздно. Клод мечтал о том, чтобы это случилось поскорее.
Он думал о ней, спящей в его рубашке под мягким белым льном простыни; о том, как выглядит она во сне, когда на нее смотрит один только голубоватый месяц, заливая ее призрачным светом, очерчивая полутенями нежные округлости тела. Он вспоминал, как просыпался сам, как смотрел на нее, и она просыпалась тоже. Улыбка теплилась где-то в самых уголках ее губ, желание проявлялось в едва заметном наклоне головы, сопровождавшемся взмахом золотых волос — шелковисто-нежных и тоже отсвечивающих голубым.
Хватит, приказал себе Клод. Теперь уже не важно, чем она была для него, теперь он должен был видеть в ней лишь капитана Денти. Если явятся ее люди, они будут сражаться за своего капитана. Алексис была частью их жизни, их, а не его. И сейчас, запертая в четырех стенах каюты за крепким засовом, она принадлежала только себе.
— Я пришел вас сменить, капитан, — сообщил Лендис, возвращая Клода к реальности.
— Да, пожалуй, пора.
— Вы думаете, они придут? — спросил Лендис, принимая вахту.
— А вы нет?
— Я думаю, придут. И ребята считают так же.
— Так почему ее люди должны думать по-другому?
— Мне не слишком хочется встречаться с ними в бою, — покачав головой, признался Лендис.
Клод невесело усмехнулся.
— Разве мне этого хочется?
— Да, — последовал ответ.
Клод удивленно оглянулся на друга.
— И что вас заставляет так думать?
Глядя вдаль, Лендис ответил:
— Вы знаете не хуже остальных, что на этот раз у нее нет надежды на спасение, что бы она ни говорила. И если бы ее люди пришли к ней на помощь, всем, в том числе и вам, стало бы легче.
Клод угрюмо насупился.
— Чтобы я больше не слышал этого, Лендис. И нечего ссылаться на остальных. Забудьте об Алексис! Женщина, которую мы взяли в плен, — капитан Денти, и капитана Денти мы сейчас везем в Вашингтон! Никому из нас не станет легче от того, что мы будем мучиться и переживать. Мы только утратим бдительность, и она сразу воспользуется этим. Имейте в виду, я разберусь с любым, кто проявит малейшую нерешительность, когда будет приказано вздернуть ее на нок-pee!