— Что ж, можно и в гроб вам — чего ждать-то еще, — сказал равнодушно Парамон с тонкой, точно ядовитая змейка, улыбкой, пробегающей по губам. — Вот мы и снесем вас к стопам бога: Лай-Лай-Обдулай и смилуется… Младенец-то и перестанет прыгать перед вами с ножичком в горле…
— Не мучь ты меня, дьявол… — взвизгнул плачущим голосом старик. — Что ты за пророк такой в Зеленом Раю… В душе-то твоей — смех дьявольский, — я вижу. Сколько народу ты хочешь замучить-то, пока признают вас начальниками… Надо это зачем — спрашиваю.
— Царство новое надо основать, вот что, старец почтенный, — важно отвечал Парамон и гордо выпрямился, посматривая попеременно на всех. — Немалое дело совершаем, полагаю, царство образовать, и для такого дела и засечь можно кого, и употребить и ножички, и кинжальчики…
— Большое дело у нас, — проговорил Василий и тоже гордо выпрямился.
— Да и не сами затеяли и законы даем не сами: новый бог, сошедший с небес…
— Какой?
Демьян с ужасом расширил глаза, неподвижно глядя на младшего сына.
— Лай-Лай-Обдулай…
Демьян продолжал смотреть с прежним видом и рот его раскрылся, а Парамон твердо продолжал:
— С неба сошел он, и если нет, пусть внутренность моя наполнится змеями, и зашипят все, и вылезут из глаз, из ушей и ноздрей моих, и все запоют: «Будь проклят Парамон…»
Демьян продолжал смотреть на сына со страшно раскрывшимися глазами, и вдруг дрожащей рукой он стал искать что-то у себя на груди. Минуту спустя он поднял над головой руку с маленьким крестиком.
— Кайся! На крестике этом Бог был распят, отвращавшийся от крови… Кайся!..
Все стояли неподвижно, и среди тишины раздался тоненький ядовитый хохот.
— Смотрите, старец почтенный, вон из темноты выступает к вам кровавый младенчик…
Старец содрогнулся, и крестик выпал из его руки, а Парамон, указывая в темноту, продолжал:
— Младенчик с ножичком в горле, и в ручке его маленький бог… Лай-Лай-Обдулай…
Старик пронзительно вскрикнул и, закинув голову, стал бессмысленно смотреть на сына с раскрытым ртом. Парамон же, приблизившись к нему, снова повторил со своим тоненьким, язвительным смехом:
— Лай-Лай-Обдулай — добрый бог, все прощает вам, папенька, режьте младенчиков, коли охота, ничего… Вот он вам и ножичек приказал в руки вложить…
Он вложил в руку старика нож и со страшным глумлением в голосе воскликнул:
— Наша вера вольная: кто хочет убивать — можно, кто охоту имеет блудить с бабами — тоже Бог позволяет, кто хочет пить вино виноградное — веселись и пляши… Ножичек-то в руке вашей…
Старик в трепете поднял ножик над головой, и бессмысленная больная усмешка пробежала по его бледным губам.
— Не пойму, зачем ножичек-то… С ума я схожу, Парамоша… А к чудотворцу поведи… Помолиться хочу…
Парамон повернулся к братьям и сказал:
— Сами видите, какой сильный бог Лай-Лай-Обдулай-то…
Дверь с жалобным скрипом раскрылась и в комнату вошел Варсоний.
— Начальники, — сейчас же начал он с выражением тревоги в лице. — Бунт в Зеленом Раю, и не разберу, когда они поднялись…
— Ночью-то — бунт! — воскликнул Василий. — Что ж ты раньше не доложил нам, начальникам? С вечера я-то сам осматривал Зеленый Рай… Как так бунт?
— А вот так… Тюрьму разламывать сейчас идут… Освободить, значит, племянничка вашего Алексея и прочих… Подняла-то их духоборская девка-пророчица, и идет впереди с серпом, и машет им…
В это время Парамон, стоя у окна, внимательно всматривался в ночную тьму. Буря завывала разными голосами, точно крутящийся в ночной темноте хор из гневно-негодующих великанов и вопящих разными голосами детей. Громадные деревья с жалобным скрипом сгибались в разные стороны, как гордые исполины, не желающие преклониться перед грубой, но непреклонной силой, и только их лиственные шапки, развеваясь во все стороны, шумели жалобным, протестующим шумом. Посреди шума слышались и человеческие, такие же негодующие голоса, выражающие и угрожающие протест против попрания их священных прав под наглым копытом тирании, и челобитную по адресу равнодушного созерцателя земных трагикомедий — Бога. Скоро в желто-золотом сиянии луны, выплывшей из-за туч, стали обрисовываться бледные лица быстро приближающейся толпы. Впереди шла девушка ровными, быстрыми шагами, с серпом, блестевшим в поднятой руке, с развевающимися во все стороны на ее голове длинными волосами.
— Га! — воскликнул Парамон, отскакивая от окна с бледным лицом, но каким-то светящимся, точно силы, скрывающиеся в нем, сразу запылали адскими огнями в его сердце и пахнули из глаз.
— Что делать-то? — глядя на него, спросил Василий.
— Ножички, ножички!.. — проговорил Парамон, поглядывая на развешенные ножи и большими шагами быстро расхаживая по комнате с легкостью гиены, бегающей в заключении.
— Герасим-Волк и все прочие где будут? — спросил Василий Варсония.
— Около темницы все и стоят.
— Дубины бросят пускай, а оружие иное мы им раздадим… Ну, братец миленький, не буду знать, что делать, на ухо шепни только.
Он пошел к двери, но потом, в нерешительности остановившись, снова стал вопросительно смотреть на Парамона. Последний, продолжая ходить по комнате и одновременно вздергивая высоко плечи и ужасно улыбаясь, проговорил, указывая на оружие:
— Ножички, ножички!..
— Собери, Варсоний, — повелительно сказал начальник Зеленого Рая.
Кинжалы и ножи, соскакивая со стены и ударяясь один о другой, падали в руки Варсония. Парамон все продолжал ходить, испытывая зловещую радость в душе своей: кровь прольется, и в ее зареве, по его мнению, вырастет до небес грозный бог Лай-Лай-Обдулай, и он пророк его, потому что этими ножами дух свободы будет убит.
Петр стоял бледный, как мертвый, прислушиваясь к звону ножей. Парамон, проходя мимо него, с кривой улыбкой проговорил:
— Пугливая ты птица.
Вдруг старец Демьян, глядя на срываемые со стены ножи, засмеялся каким-то сумасшедшим смехом и, глядя на свой нож, стал раскачивать его перед собой, подбросил вверх и, поймав одной рукой, громко захохотал:
— Ножичек так и падает-то в руку, а крестик-то прочь побежал… Младенчик от креста больше кричит в моем сердце… Кровью, кровью попотчую и замолчит… Парамоша, милый сынок, знай вот это: кровь тянет за собой другую… Заливай ее кровью же… Гой-гой, серый волк, я тебя не кормлю больше младенцем… Что сверкаешь глазами-то!
Он стоял на дрожащих ногах, перегнувшись телом и глядя в темное пространство. Лицо его смеялось, и в руке блистал нож.
V
Буря продолжалась, но земля ярко озарялась теперь золотисто-желтым светом выплывшей из-за туч луны, точно для того, чтобы осветить ужасное дело, совершившееся в Зеленом Раю.