В судебных исках его представляли маловменяемым, распутным и далеко не чистокровным чероки.
Кажется, умопомешательство и обрушило его империю, а под конец накрыло и его самого. Он раскатывал по Тусону под метамфетамином с заряженным автоматом Uzi на коленях, извергая словесный понос.
Сам Натчез заявил, что с радостью приемлет бедность после того, как ему было видение Джима Моррисона в черокском «танце призрака», и что он поражен полнейшей бездуховностью полицейских Тусона, которые приняли его мистическое озарение за словесный понос. Натчез внес залог наличными, спрятанными в пластиковой фигурке броненосца на лужайке перед домом, а затем сбежал в поисках душ на север, в Калифорнию.
Гашью стал работать с Дипаком Чопрой, проводившим семинары Quantum Encounter для топ-менеджеров. Но вскоре начал критиковать учение Чопры – возможно, потому, что нашел изъян в его рассуждениях, а возможно, из потребности занять место альфа-гуру. Гашью считал, что концепция вечного духа несовместима с разрушительной природой Вселенной. Каким образом, спрашивал Гашью, воображение избавит людей от страданий? Нет, все должно быть иначе: только осознание космической жестокости позволит приблизиться нам к своему «я». С тех пор Гашью с помощью медитации не излечивал травмы, а усиливал их. Однажды он подсунул айяуаску
[12] топ-менеджерам Avis, а затем помог им визуализировать бомбежку Дрездена, после чего четыре вице-президента свернулись в позе эмбриона за Пагодой Исцеления.
Натчеза перевели на офисную работу.
Юрта с тыквой-оберегом растаяла как дым.
Натчез, которого Чопра изгнал из своего царства, мог бы поставить крест на карьере, если бы не Келси Грэммер – первый преданный сторонник.
В 2006 году во время оползней в Малибу они вместе медитировали, и Натчез помог Келси вспомнить себя новорожденного на руках у матери. Келси разглядел каждый оттенок ее голубых глаз и заявил, что почувствовал, пусть на мгновение, безусловную любовь. Так в стране родилось еще одно евангелие, истовым проповедником которого и стал Натчез. Гашьюизм (слово, заставлявшее критиков восклицать: Gesundheit!
[13]) представлял собой мешанину из экстремальных видов спорта и регрессивной терапии и проповедовал идею жестокости человека и природы, а не наоборот. Малочисленность последователей компенсировалась их статусностью: об этом Грэммер позаботился. Знаменитости часто встречались маленькой компанией в патио гостевого дома на Карбон-Бич с видом на океан, где Натчез целыми днями созерцал «зазубренный край американской мечты», не прочь порой похвастать своей причастностью к нему…
Джим и Джорджи отправились к Гашью, когда на Малибу обрушился тихоокеанский ураган, уже успевший унести сотни жизней на юге Мексики; свернув на побережье Калифорнии, стихия немного приутихла, но все еще жаждала крови. Вживую Джорджи оказалась еще привлекательнее. Керри знал, что здесь иногда пробуждается память о предыдущих воплощениях, и думал про силу, соединившую их с Джорджи, – случалось ли это прежде? Может быть, в прошлых жизнях они уже любили друг друга? Удастся ли хоть мельком взглянуть на это? Было бы замечательно! Керри представил, как они занимаются любовью вне времени, как мимо них, слившихся в чувственных позах Камасутры, проносятся, не причиняя вреда, эоны времени. Этот образ так его взволновал, что он не обратил внимания, с каким интересом слегка обалдевшая Джорджи изучает других гостей, его знакомых.
«Так вот, значит, как у них все, – думала она, оказавшись среди знаменитостей во внутреннем дворике. – Они вместе работают, вместе молятся. У них общие агенты, юристы и гуру. Обычный картель славы. Нечестная игра, по крайней мере пока ты в ней не участвуешь».
– Тебе нравится? – спросил Керри.
– Конечно!
Затем, увидев впереди Гвинет Пэлтроу в туфлях за тысячу долларов, Джорджи сбросила стоптанные сандалии и убрала в сумку, выбрав роль босоногой девушки-хиппи как лучшую из доступных.
Пэлтроу чувствовала себя гадко. Прошлую неделю она провела на яхте у побережья Канн вместе с Брайаном Грейзером, которого пригласили богатые марокканцы. Они говорили полушепотом; они меняли пшеницу на нефть; нефть на штурмовые винтовки; штурмовые винтовки на артиллерийские снаряды. Теперь, чтобы отмыть свои грязные деньги, они собирались вложиться в фильм. Пэлтроу ненавидела себя за то, как сильно ее это будоражило.
– Почувствуйте мощь природы, ее величие.
Натчез сидел, скрестив ноги, на плетеном кресле-седане, в льняной тунике на три размера меньше, под которой выпирал живот.
– Дышим. Делаем глубокие вдохи.
– Мы Орфей, спустившийся в Аид! – пробасил Келси Грэммер. – Мы исследователи внутреннего богатства.
– И мы молчим, пока дух не заговорит в нас, – сказал Натчез. – Воздерживаемся от комментариев, критики и разговоров.
– Мы – сама тишина, – добавил Келси театральным шепотом. – Мы утихли, мы благословили избранных.
Натчез читал по лицам присутствующих. Дрожащие губы Гвинет Пэлтроу еще до того, как она заговорила, подсказали, что внутреннее путешествие началось.
– Школа Спенса. Манхэттен. Выпускной класс. Начало мая, воздух пропитан запахом весны. Я иду на дополнительные занятия по биологии в кабинет на третьем этаже. Пылинки кружатся в лучах весеннего солнца.
– Весьма возвышенно, – заметил Келси Грэммер.
– Разговорчики! – Натчез сделал замечание и мягко обратился к Пэлтроу: – Гвинет, продолжай.
– Мы препарируем лягушек. Поначалу мне не хочется, но, как только нож вонзился в плоть, страх исчез. Я как будто следую за лезвием. Таким точным, таким эффективным. На лягушку хватило одного занятия. Затем учитель, мистер Либертуччи, принес кошку. Я разделалась с ней за пару дней: мной руководила какая-то сила, подталкивая рассмотреть внутренности, понять, как там все устроено, выяснить, что заставляет ее мяукать. Затем учитель дал мне эмбрион поросенка. – Пэлтроу перенеслась в прошлое и нахмурилась. – Он стоит у меня перед глазами.
– Да, – сказал Натчез. – Не останавливайся.
– Крошечный поросенок в вощенном лотке для препарирования. – Пэлтроу помрачнела. – У него закрыты глаза. Как у спящего малыша. Во мне что-то происходит. Мне надо, надо пройти через это…
– Оставь борьбу! – подсказал Келси Грэммер. – Стань лотосом.
– Черт возьми, Келси! – не выдержал Натчез.
– Я понимаю, что вовсе не собираюсь чему-то учиться. Я прихожу сюда после уроков, одна, ради удовольствия вонзить лезвие в плоть, – продолжала Пэлтроу.
– Ну ты даешь, девочка! – воскликнула Голди Хоун.
– Я не могла дождаться… – Пэлтроу глупо хихикнула. – Свинья – умное животное. Самое близкое к человеку. Мысль о том, что я могу расчленить ее, приводит меня в трепет. Господи, наверное, я не должна об этом рассказывать.