Стрижи - читать онлайн книгу. Автор: Фернандо Арамбуру cтр.№ 85

– Видно, тебя спасло то, что ты находился в ресторане, а не на улице, как я.

25.

Удивительное дело: ко мне явился Рауль. Правда, удивительным его визит был лишь отчасти, так как примерно часом раньше мне позвонила по телефону невестка. Была пятница, и она боялась, что я куда-нибудь уеду на выходные, а брату нужно было срочно со мной переговорить. Не понял я только одного: почему мне не мог позвонить сам Рауль?

Кроме того, откуда ей знать, как я обычно провожу выходные? Я мог бы ей ответить, что все мои нынешние путешествия направлены исключительно в глубины собственной души и они занимают очень много времени, однако ради них не надо выходить из дому.

Мне страшно хотелось спросить Марию Элену, не потому ли брат решил навестить меня, что это она ему так велела. Я ничего не могу поделать с тем, что, как только на моем горизонте появляется фигура Рауля, уровень агрессивности в моей крови тотчас повышается. К счастью, я вовремя прикусил язык. Оказалось, что совсем плохо обстоят дела у моей племянницы Хулии. Вся их семья, кроме старшей дочери, которая вышла замуж (наконец-то и мне об этом сообщили), решила перебраться в Сарагосу, поближе к родителям Марии Элены и к онкологу, который уже лечил девушку и на которого они возлагают последние крупицы надежды. Остальное, сказала дрожащим от волнения голосом невестка, мне сообщит Рауль.

Ради визита брата пришлось навести хоть какой-то порядок в гостиной. Не потому, что у меня в доме совсем уж полный бардак, но, когда ты живешь один, без пригляда властной и требовательной жены, чистота в квартире не обязательно становится твоей главной заботой. В первую очередь требовалось спрятать в шкаф Тину. На все прочее: устроить проветривание, включить пылесос, пройтись тряпкой по пыльным полкам, убрать грязную посуду, старые газеты, кожуру от фруктов и шелуху от арахиса – у меня ушло минут двадцать – двадцать пять.

Рауль пришел на четверть часа раньше условленного. Я как раз заканчивал свою авральную уборку. Он извинился, что явился преждевременно, и объяснил это тем, что боялся не сразу сориентироваться, отыскивая место для парковки в незнакомом ему районе. Он впервые попал в мое новое жилье, но оно его явно не заинтересовало. Он ни слова про него не сказал, не осмотрел мебель, стены, не обратил внимания на Пепу, а просто сел туда, куда я ему указал, не спросил, как у меня дела, отказался, когда ему было предложено что-нибудь выпить. И сразу взял быка за рога и сообщил о цели своего визита.

Под глазами у него залегли темные круги, он немного похудел, хотя все равно оставался толстым. Говорил прямо и ясно, отлично держал себя в руках, и я почувствовал, как против воли начинаю восхищаться им, что опасно, поскольку, если я быстро не выброшу подобную дурь из головы, это неизбежно вызовет новый приступ ненависти. По словам Рауля, фирма, где он служит, согласна перевести его в свой филиал в Сарагосу, но с понижением в должности, что в данных обстоятельствах его мало волнует. Марии Элене предоставляют двухгодичный отпуск за свой счет, если она не найдет в Сарагосе работу по профессии («но работа, конечно, должна позволить ей как следует ухаживать за девочкой»). Они продолжали называть ее девочкой, хотя Хулии уже исполнилось двадцать четыре года.

Я прошу брата поподробнее рассказать о состоянии дочери. Его объяснения подобны черным тучам: «опухоль», «рак», «химиотерапия». Я не решаюсь спросить, есть ли надежда на выздоровление. Мне очень хочется это знать, но в то же время я боюсь направлять разговор в трагическое русло, ведь Рауль запросто может и разрыдаться. Пока он крепится, и я, если честно, ему за это благодарен. Мало того, в груди у меня поднимаются волны сочувствия. Пепа наблюдает за нами сонным взглядом. Потом закрывает глаза, снова открывает, зевает. Иногда меняет позу, не вставая с места. Ее, судя по всему, мало трогают человеческие несчастья. Остается только позавидовать животным!

Спустя четверть часа Рауль решил, что сказал мне все, что должен был сказать. «Как только он уйдет, – думаю я, – надо будет снова проветрить квартиру, чтобы изгнать отсюда дух непоправимого несчастья». Он сидит перед фотографией отца, за которой спрятано то, что спрятано. Уже собираясь вроде бы распрощаться, брат говорит:

– Мне хотелось бы относиться к тебе теплее, но это не в моей власти, о чем ты знаешь.

Я ничего ему не отвечаю. А вдруг у этого болвана под одеждой спрятан какой-нибудь аппарат и он все записывает. Мы смотрим друг на друга. Сострадание, которое я чувствовал в душе еще несколько минут назад, рассеялось как дым. Рауль умолк, я тоже молчу. И думаю: «Значит, ты на какое-то время увозишь маму в Сарагосу? Или навсегда?»

Я смотрю на его седые волосы, и он вдруг спрашивает:

– Можно я обниму тебя?

– Конечно.

И мы молча и несколько картинно обнимаемся, но то, что могло стать братским прощальным объятием, он же сам и губит, откровенно признавшись, что Мария Элена велела ему непременно меня обнять перед уходом. Рауль словно предупреждает, что всего лишь выполняет поручение или даже приказ жены. Чтобы я не воображал, будто заслуживаю его любовь.

Через дверной глазок я слежу, как он входит в лифт. Но, дожидаясь лифта на площадке, он мотает головой, словно повторяя: «Нет». К чему относилось это «нет»? Ко мне? К прихотям судьбы? К шуму старых канатов в шахте лифта? Все указывает на то, что мы с братом больше никогда не увидимся. На самом деле, подумав об этом, я понимаю: мы уже много лет, встречаясь, видимся словно в последний раз.

26.

В понедельник Хромому будут делать биопсию. Он боится. И это человек, который беспечно болтает о войне в Сирии, как и о любом военном конфликте в любой точке земли; который с наслаждением описывает пейзажи, опустошенные по причине климатических изменений, и остановить их, по его мнению, невозможно; который шутливым тоном рассуждает о массовых катастрофах, словно это не более чем салонные развлечения, – так вот, этот человек панически боится уколов.

Слепой страх перед иглами идет у него из детства. Я высказываю предположение, что после ампутации ноги и во время лечения ему наверняка сделали десятки уколов.

– Ну и что ты хочешь этим сказать?

Сейчас он ненавидит их еще больше, чем в детские годы. И еле сдерживается, чтобы вслух не сравнить врачей и медсестер с пыточных дел мастерами. Не делает исключения и для дерматолога из Посуэло. Ее он описывает как даму холодную, не слишком любезную и не слишком разговорчивую, со сверлящим взглядом поверх сдвинутых на кончик носа очков. В оправдание докторше я напоминаю Хромому, что она согласилась принять его и осмотреть вне очереди, чтобы можно было как можно быстрее начать лечение. Он спешит мне возразить. Я, мол, пользуюсь любым случаем, чтобы с ним поспорить. И раздраженно поясняет: врачиха только и сделала, что осмотрела его икру через лупу, ничего не записывала и даже не пыталась поставить хотя бы предварительный диагноз.

– Не знаю, может, она и очень знающая, но в моем случае ни хрена не разобралась. Только сказала, что надо взять образец тканей и отправить в лабораторию. То есть пусть другие что-то делают, а она будет получать денежки. Так любой может называть себя врачом.