Стрижи - читать онлайн книгу. Автор: Фернандо Арамбуру cтр.№ 134

Мой друг перезвонил мне минуту спустя. Все в порядке: условия Агеда приняла, хотя ей и совестно так нахально пользоваться твоим великодушием.

Мы поздоровались, и я даже стерпел, когда она поцеловала меня в щеку. У нее холодные губы, от нее пахнет дешевым одеколоном. Про себя я решил, что такой быстрый поцелуй, какими обычно обмениваются двоюродные брат с сестрой, ничего особенного не значит. Однако не преминул отметить, что эта женщина ведет себя с каждым разом все более вольно. Пока мы ехали к Лас-Вентас, она ни на миг не умолкала. Благодарила за то, что я согласился заехать за ней в такую рань. Значит, к половине двенадцатого она сможет попасть к фонтану «Нептун» и присоединиться к первомайской демонстрации. А разве сам я не планирую в ней поучаствовать? Нет, лучше уж я займусь уборкой квартиры. Поработаю пылесосом и так далее. Агеда очень обрадовалась, убедившись, что моя машина той же марки, что и в автошколе, хотя они все-таки не совсем одинаковые. С автомобилем Хромого, современным и со всякими накрутками, ей бы никогда не справиться. Не говоря уж о его педагогических приемах, отнюдь не современных и слишком бесхитростных. Он, по словам Агеды, прекраснейший человек, и она любит его как брата, но он не обладает нужным терпением, вот в чем беда. Мой учительский опыт и моя выдержка внушают ей больше доверия, особенно теперь, когда меня не будет раздражать ее плащ. Я тоже чуть было не улыбнулся, награждая Агеду за остроумную шутку, но, кажется, сегодня проснулся с одеревеневшими лицевыми мускулами. Если бы я верил во Всемогущего Господа, я бы попросил Его пустить огненную стрелу в язык этой женщины. Ну разве может человеческое существо обладать такими запасами горючего для болтовни? По-моему, у Агеды думание и говорение – это не два действия, а одно. Тут она начала рассказывать историю своего плаща, которую даже с пьяных глаз я не нашел бы хоть сколько-нибудь занятной. Плащ она купила на какой-то распродаже двадцать лет назад… И вдруг Агеда словно прочитала мои мысли:

– Я слишком много говорю, да?

– Есть такое.

В ответ она стала заверять меня, что болтлива не от природы, а от стеснительности, поскольку нервничает и конфузится, когда в разговоре вдруг повисает пауза. Ей бы скорее хотелось тоже помолчать, но она боится, что остальные подумают, будто ей с ними неинтересно или они ей неприятны. А разве со мной такого не бывает?

– Нет, никогда.

2.

Мы доехали до того места, где в предыдущие дни уроки вождения давал ей Хромой. Мой друг, по словам Агеды, обозвал ее тупой, бестолковой и никчемной. А еще он, окончательно выйдя из себя, сказал:

– Почему-то природа не слишком щедро наделила тебя пространственным мышлением, правда?

– Так и сказал?

– Да, прямо так и сказал, но я не обиделась. Он ведь всегда любит съязвить.

Для нее главную трудность представляла парковка задним ходом. Агеда плохо видит, плохо рассчитывает расстояние, плохо попадает в цель. Именно это она и хотела отработать со мной – без помощи камеры заднего хода, которая есть в машине Хромого, а в автошколе таких нет.

Мы въехали на асфальтированную дорожку длиной примерно в триста метров между улицей Роберто Доминго и пологим спуском вдоль М-30 Латераль. Насколько я знаю, на этом участке, довольно небольшом и с единственным заездом, паркуют машины в те дни, когда на ближней арене устраиваются бои быков. Сейчас ни одной машины там не было. Только в самой глубине мы увидели мужчину, кидавшего мячик собаке. Место было идеальным, чтобы Агеда могла потренироваться в некоторых приемах вождения, не разбив мне машину, хотя ее очевидная неопытность заставляла меня быть начеку.

Экзамен по теории она уже сдала, а вот практику с первого раза – совсем недавно – завалила. На ней были неудобные туфли, она сильно нервничала, и в самые ответственные моменты у нее отшибало память… Типичный набор объяснений, и они мало отличались от тех, что в свое время приводила Амалия, которой пришлось сдавать экзамены трижды, или Хромой, который сдавал их дважды. Тот признавался, что допустил какую-то ошибку, но главное – экзаменатор отнесся к нему с очевидной враждебностью. Я сэкономил немало денег, сдав экзамен с первой попытки, как и Никита, хотя он, надо добавить, несколько раз пересдавал теорию. Агеде, если она как следует не подготовится, придется туго.

Мы поменялись местами. Она завела мотор, и машина резко скакнула вперед, а мотор заглох. Я прикусил язык, чтобы не сказать, что в жизни своей редко видел людей, менее способных к вождению, чем она. Наоборот, попытался ее успокоить. Моя ученица оказалась довольно понятливой, и что-то у нее стало получаться, как только она сумела взять себя в руки. Агеда даже почувствовала своего рода эйфорию, после того как два раза удачно развернулась, за что я ее, кажется, слишком горячо похвалил, поскольку понял, что Агеду надо вытащить из состояния полуобморока или даже паники. Она пыхтела, закусывала нижнюю губу и, разумеется, все время что-то говорила. А я тем временем следил, чтобы она не повредила мне машину об ограждение с одной стороны или о бордюр с другой, и был готов в любой миг нажать на тормоз, даже если придется просунуть левую ногу между ее ног.

По дороге домой она не только бесконечно благодарила меня, но и сказала, что от меня исходит ощущение спокойствия и со мной ей легче чему-то научиться, чем в автошколе. А еще назвала меня отличным преподавателем и выразила уверенность, что ученики в школе меня просто обожают. Добрая девочка.

3.

Совсем недавно я слушал программу Амалии. Каждый выбирает орудие самобичевания по своему вкусу. Для меня самое большое наказание – это голос, смех, комментарии этой женщины, которая ловко возмещает очевидные интеллектуальные провалы присущим ей обаянием. Передо мной, как это бывает часто, но не всегда, лежит лист бумаги, расчерченный так, чтобы можно было наглядно фиксировать и подсчитывать ошибки ведущей: неправильные согласования слов, повторы, запинания, неоконченные фразы – короче, любую мелочь, которая нарушает плавность и чистоту речи. Идея эта, между прочим, принадлежала самой Амалии, которая еще в старые времена часто поручала мне неотрывно сидеть у радиоприемника в часы, украденные у ночного сна. Жена, страдавшая перфекционизмом, просила записывать все сделанные ею ошибки. Это помогало ей понять их и впредь не совершать.

– Что, все до одной нужно отмечать?

– Да ладно тебе, я не думаю, что их будет так уж много.

Возвращалась с работы Амалия обычно поздно ночью. Тук, тук, тук – стучала она своими каблуками и спешила обсудить со мной допущенные в последней передаче погрешности, сколько их было и какие.

– Сегодня всего шестнадцать, любовь моя. Ты делаешь успехи.

Потом мы условились, что она не станет меня будить – а я буду оставлять листок со своими заметками на кухонном столе. Но эти заметки, изначально задуманные ей в помощь, постепенно превратились в повод для ссор – по мере того как портились наши отношения. А еще потому, что ей, ослепленной ненавистью, с некоторых пор казалось, будто мною движет желание уязвить ее и я фиксирую ошибки, которые ошибками вовсе не являются, или намеренно преувеличиваю их серьезность. Сегодня – линуя бумагу или обходясь без этого – я продолжаю записывать ее промахи, испытывая при этом определенное удовольствие, может и злорадное, но все-таки удовольствие. К тому же я успел убедиться, что после энного количества отмеченных недочетов мне спится легче. Но тут в программе наступает перерыв – несколько минут отдается одиннадцатичасовым новостям. Но с меня уже достаточно. Я выключаю радио. Надо еще успеть описать пару сегодняшних событий, вспомнить что-нибудь из прошлого, если придет в голову, потом извергнуть сперму в Тину и лечь спать. Но тут зазвонил телефон. Амалия. Я сразу подумал: «Откуда она узнала, что я ее слушал? Может, у нее тут скрытая камера?» Каким-то немыслимо проникновенным голосом, я бы даже сказал медовым, она просит меня уделить ей завтра двадцать минут – где и когда я сочту для себя удобным. Потом повторяет: двадцати минут нам вполне хватит, чтобы обсудить единственную тему, которая, как ей хорошо известно, заставит меня явиться на встречу, – наш сын. Я нахожу уместным объяснить, что в настоящее время переживаю период душевного равновесия и покоя. И не желаю нарушать это состояние ссорами, поэтому, если Амалия намерена втянуть меня в очередное выяснение отношений и обрушить на мою голову ворох упреков, я от разговора откажусь.