Пятый обычай у меня совсем старческий. Каждое утро, когда я просыпаюсь, я смотрю «Евроньюс». Мне нравится слушать новости по-английски. Я даже почти всё понимаю. Еще мне нравятся их яркие картинки. А когда там показывают прогноз погоды и говорят, что сейчас в Лимасоле +33, я представляю себя в белом шезлонге, разглядывающим проходящих мимо туристок. На мне темные очки со стеклами в белой оправе и белые легкие брюки. То, что темные очки создают манящий вид, я понял еще в детстве, когда врезался в сосну на велосипеде со всего разгона. Мне пришлось надеть очки, чтобы никто не видел фингал. Все сразу стали спрашивать, почему я всё время в очках, а я придумывал дурацкие ответы, но правду не говорил. Теперь синяка нет, но желание казаться загадочной звездой осталось. Еще я смотрю, какие условия для вылета в аэропортах мира. Как будто я куда-то полечу.
Сегодня, кстати, там показывали еще и температуру моря. И я задумался, почему люди так хотят жить у моря. Я тоже хочу, и мне кажется, я в прошлой жизни там и жил, потому что просто родился с этой мыслью, но речь не об этом. Наверное, потому что наши предки селились у воды. Стирали там белье. Пили воду. Водили живность на водопой. У нас это в генах. Теперь мы тоже рвем кожу изо всех сил, чтобы хотя бы раз в год уехать к морю. А потом у меня появилась ужасная мысль. Например, я приезжаю жить у моря. Любуюсь песком. Глажу воду. Ем рыбу в ресторанчике, где питаются местные, потому что знаю, что там вкуснее. И вот настает момент, когда меня от моря начинает тошнить. Я этого очень боюсь. Ведь тогда мне больше нечего будет хотеть.
А так – я бы жил на маяке на острове. Один. Такой нелюдимый. И чтобы на материке обо мне легенды ходили. Что-то типа: с тех пор, как того угрюмого бородача бросила жена и укатила с заезжим теннисистом на красном «феррари», он стал жить на маяке и ходить в море. Его теперь только и видят что с собакой бродячей, старой лодкой, серыми сетями и большой трубкой, набитой дрянным табаком. К нему заходит разве что старый добрый Джордж, который приносит выпить домашнего красного из своего погреба. Никто даже не решается сходить к нему в гости, проведать его. Наверное, он там совсем уже свихнулся, обсуждали бы меня горожане.
То, что творится у меня под окнами дома, стало моим шестым обычаем. Из моей комнаты виден парк. Там большей частью гуляют мамы с детьми, но есть и площадка с горками и прочими экстремальными штуками для велосипедистов. Я всегда хотел чем-то таким заниматься, но боюсь. У меня вселенская тоска по этому делу. Но вместо того, чтобы пойти кататься с этими ребятами, я беру свой старенький «Никон» и начинаю их фотографировать. Даже появились любимые персонажи, и, когда они падают, я расстраиваюсь. Одного я зову Наруто. У него узкие глаза, но он не японец. Он здорово катается. Когда на площадку приходят девчонки, он снимает футболку и начинает кататься. Вся спина в татуировках, местный Джонни Депп. Один раз он так навернулся! Я подумал, что дело совсем плохо. На следующий день он появился с рукой в гипсе. Он приходил туда каждый день. Но потом всё прошло, и он снова стал кататься. Фотографии я развешиваю по стенам – у меня их уже очень много. Скоро места свободного не останется. Конечно, больше всего фото с Наруто.
И седьмое – это вообще маразм. Обычно я веду здоровый образ жизни. То есть мяса я почти не ем, газировку не пью, чай зеленый без сахара, соки разные. Но иногда мне невыносимо хочется наесться всякого вредного. Например, копченой колбасы. Тогда я иду в супермаркет рядом с домом и покупаю много ерунды: селедку, газировку, орешки, острых приправ. Потом прихожу домой, с жадностью и очень быстро готовлю из всего этого какое-нибудь варево. Раскладываю еду на столе и начинаю алчно есть. Даже жрать. Потом мне становится очень плохо. Живот раздувается, и я становлюсь похожим на шарик. Только шарики со временем сдуваются. Такими темпами я разнесусь, и морщин моих совсем не будет заметно, потому что их разгладит жир. Самый пик наступает, когда я добираюсь до газировки. Она должна быть обязательно в маленькой стеклянной бутылке. Я еще люблю такую пить, когда снег крупный идет и тепло зимой. И вот когда я выпью половину бутылки, уже больше не хочется. Мне становится совсем дурно, и я снова начинаю здоровый образ жизни. Где-то раз в месяц у меня такие «загрузочные» дни.
Я собрал в пакет всю мелочь из копилки и двинул на улицу. Решил и правда отдать тому, кто первый попадется. Пока попался только тот мужик, который всё время стоит у своего магазина и курит. Сегодня, правда, в его витрине красовались какие-то новые манекены. Я даже остановился и сфотографировал. Они были ужасны. Мало того, что головы их были как большие страусиные яйца без глаз, носа и рта. Это ладно. Но головы были в форме спирали. Наверное, кто-то думает, что это произведение искусства, но, честно говоря, мне стало как-то жутковато. Вешать их фото на стену я не буду.
Пакет с мелочью был тяжеловат, и вообще, я хотел поскорее от него избавиться. Нищие всегда радовались, когда я им его отдавал, но мне почему-то всё равно было стыдно. Я всё-таки решил зайти в банк и поменять монеты на бумажные купюры. В банке на меня странно посмотрели – подумали, наверное, что я сам нищий и принес обменять дневную добычу. Но мои дорогие серьги в ушах убедили их в обратном, и скоро кассирша начала пересчет. Минут десять считала и выдала мне нужную сумму. Не густо, конечно, но хоть что-то.
Я вышел из банка. Никого просящего тем временем так и не увидел. Может, у них сегодня выходной? Хотя вряд ли у них они бывают. Когда я уже хотел поворачивать обратно и собрался убрать мятые бумажки в сумку, обратил внимание на пожилую толстую женщину в домашнем затертом халате. Она шла очень медленно, а на ее ногах выделялись больные вены. Женщина словно переваливалась из стороны в сторону, но держалась молодцом. В руках она держала стареющий уже букет цветов – из серии тех букетов, которые оставляют в день свадьбы у памятников, – потом люди их берут и продают.
– Молодой человек, купите цветочки, – сказала мне женщина. – Смотрите, какие красивые.
– Бабуль, цветочки не надо, возьмите вот, – и я отдал ей совсем уже измятые и теплые от волнения бумажки.
– Ой, спасибо, сынок, возьми цветочков-то! Возьми, а! Куда их мне!
Цветочки пришлось взять, хотя что с ними делать, я не представлял. Это были когда-то роскошные, но сейчас потускневшие белые хризантемы. Некоторые лепестки уже стали коричневыми, но три бутона только начали распускаться. Я уже решил, что подарю их маме, как вдруг меня окликнула Женя.
Оказывается, она шла с каких-то там экзаменов и радовалась, что сдала. Конечно, я подарил цветы ей. Она с чувством взрослой женщины-собственницы стала спрашивать, кому это я их несу. Я рассказал ей историю с качающейся женщиной, и она ответила, что это очень трогательно. Трогательным меня еще никто не называл.
Потом мы пошли на каток. Женя была такой красивой на коньках, хотя каталась не очень умело. Пару раз я даже успел ее поймать, когда она падала. За эти несколько часов я понял, что каток – маленькая модель мира. Некоторые люди ступают на лед, словно в море входят первый раз за лето: те же звуки – как будто холодно, но на самом деле – скользко. Там есть и любовные пары – если они очень крепкие и ты почти в них врезаешься, то лучше тебе их объехать, потому что их не разбить, как бы это ни было удобно.