Этим утром Боб ждал меня в Кадиллаке Эскалейд. Когда я приехала в «Плаза», Кэт сидела за столом и завтракала, погруженная в глубокие размышления, но она тут же стряхнула их с себя, как только я появилась, и мы быстро приступили к работе. Она открыла на ноутбуке все наши записи, связанные с исследованием, и пока она зачитывала их мне, я конспектировала. Затем она перешла к работе над чем-то другим, а я тем временем отредактировала записи, собрала их воедино и выстроила в логичный текст. Мы выработали хороший ритм взаимодействия: она рассказывала мне суть того, что должно было войти в материал, а я записывала это нужными словами. Мы думали, что провозимся, по крайней мере, неделю, но мы продвигались так быстро, что днем уже все закончили.
Мы несколько раз вслух прочитали руководство, от начала до конца, чтобы удостовериться, что не допустили каких-нибудь бросающихся в глаза ошибок. Кэт отодвинула кофейный столик в сторону, забралась на бархатную кушетку, прочистила горло и прочитала мне вслух всю статью, пока я нарезала круги по комнате. Я уловила несколько ошибок (должно быть «которые», а не «какие»), а затем она соскочила и передала ноутбук мне. Продолжая бродить кругами по комнате, я прочитала ей текст, пока она слушала, сидя на кушетке. Она закрыла глаза, сосредоточившись на словах и исправляя все, что казалось ей неподходящим.
Когда мы отшлифовали текст, она отнесла ноутбук обратно на стол и написала письмо Каролине. Я зависла над ней, как пчела, еле сдерживая нетерпение, и чуть не подскочила, когда она резко развернулась ко мне и передала ноутбук: «На, прочти письмо, – велела она, – и проверь, чтобы там все было хорошо».
Я медленно прочитала письмо. Оно было идеальным. Я вернула ей ноутбук, и она нажала «отправить».
Кэт опустила крышку компьютера, и мы посмотрели друг на друга.
– Мы должны пойти в бар и выпить шампанского – отметить это, – провозгласила она с триумфом в голосе.
Она прошла по коридору и скрылась в спальне, захлопнув за собой дверь. Я же не знала, что предпринять, поэтому нацепила свои балетки и собрала рюкзак, а затем опустилась на кушетку и стала ждать.
Через пару минут она вернулась. Она сменила свой кашемировый домашний костюм на длинное струящееся черное платье и безупречно белые теннисные туфли.
– Готова? – спросила она, улыбаясь.
Я встала и закинула рюкзак за плечи.
– Мы только спустимся вниз, – сказала она, вскинув брови. – Можешь оставить вещи здесь.
– А, ладно.
Я прошла обратно к обеденному столу и положила рюкзак на один из стульев. Она подняла телефонную трубку и позвонила на центральную стойку администратора: «Здравствуйте… вы не могли бы прислать кого-нибудь убраться в моем номере… да… да… Вольф… Люкс 2040… да… хорошо… спасибо».
Повесив трубку, она направилась к входной двери. Я уже собиралась пойти следом, как вдруг заметила стодолларовую банкноту на ручке кушетки.
– Подожди, – окликнула я ее, – ты уронила.
Она вернулась по коридору и улыбнулась, когда увидела купюру у меня в руке. Я передала ей банкноту, но, к моему удивлению, она положила ее обратно на кушетку.
– Это чаевые для горничной.
Спустившись на первый этаж, мы прошли в бар, который фактически был продолжением лобби. Народу было многовато, но мы сумели отыскать место у окна. Кэт заказала сырную тарелку и сет из шампанского (до того момента я и не знала, что такое бывает).
Мы подняли тост за нашу статью, и я сказала Кэт, как я рада, что ее напечатают. Но Кэт объяснила, что даже если Каролине она понравится, это еще не гарантия.
– Многие тексты так и не выходят, даже если во время питча редактор дал им зеленый свет. В следующий раз на собрании запиши, сколько материалов будет презентовано и сколько будет одобрено, а потом сверься через пару месяцев. Ты удивишься, как много текстов сольется по ходу дела.
Я уже собиралась расспросить ее о процессе, но Кэт сменила тему, и мы начали обсуждать телешоу. Мы как раз говорили о персонаже Николь Кидман в «Большой маленькой лжи», когда мой телефон завибрировал. Я попробовала не обращать внимания, но кто бы мне ни звонил, отступаться он не собирался. Я глянула на экран. Мама. Опять. Но в этот раз, вместо того, чтобы оставить голосовое сообщение, она начала набирать текст.
– Прости, пожалуйста, мне надо быстренько посмотреть, что там, – извинилась я.
Я посмотрела на текст: «Почему ты не отвечаешь на мои звонки? Звонили из университета и сказали, что ты до сих пор не зарегистрировалась на занятия и не подала заявку на финансовую поддержку. Что происходит, Лора?»
Я чувствовала, как мое лицо заливается краской. Я тяжело вздохнула и написала маме: «Не могу сейчас разговаривать. Я на важном совещании. Все в порядке. Занята практикой. В университете все перепутали – позвоню им завтра. Люблю тебя!»
– Бойфренд? – спросила Кэт.
Я покачала головой.
– Подружка?
Я снова покачала головой.
– Нет. Мама.
– Ответь на звонок, если нужно, все в порядке, – сказала она с ноткой заботы в голосе.
– Нет, нет, – настаивала я. – Нет смысла. Я даже не знаю, что ей сказать.
– Понимаю, – она пожала плечами. – Семья это непросто.
Я уставилась в свой бокал и почувствовала, как внутри вздымается волна эмоций. Я постаралась подавить их, опасаясь, что расплачусь и выставлю себя полной идиоткой. Я подняла глаза на Кэт, и наши взгляды встретились. Я вспомнила, как она открылась мне в наш первый день, когда мы работали вместе, как рассказала о своей покойной матери и поездке в Нью-Йорк. К тому же я не могла припомнить, как давно мы сидели в баре и выпивали, но к тому моменту я уже была немного пьяна – пьяна достаточно, чтобы мои секреты начали срываться с языка.
Я рассказала ей все.
Все.
Я рассказала, как я хотела быть Зэди Смит. Что все свободное время я предаюсь мечтам, в которых ясно вижу себя редактором в женском журнале, а в остальное время буду писать романы и рассказы.
Я рассказала ей о моих оценках. О том, что всегда была отличницей, пока не перевелась в Нью-Йоркский университет. Как, переехав в Нью-Йорк, оказалась совершенно не в теме и была абсолютно ошарашена нагрузкой по учебе. Все вокруг словно бы знали точно, что они делали и кто они такие, – все, кроме меня. Мне казалось, что здесь мне не место. Мне действительно не место здесь. Я не чувствовала себя достаточно умной. Я не была достаточно умной. Мой средний балл в конце первого семестра был 2.1. А в конце второго семестра средний балл составлял 1.8.
Она слушала, а я рассказывала ей, как узнала в конце второго семестра, что лишилась стипендии. Как работающий со мной сотрудник из финансовой поддержки пригласил меня в свой офис и объяснил, что мой низкий средний балл не позволяет мне рассчитывать на грантовую поддержку и теперь я должна восполнить недостающую сумму сама – наличными – если осенью хочу продолжить учиться. Как я осознала, что денег на это у меня нет и не будет.