Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни - читать онлайн книгу. Автор: Ха-Джун Чанг cтр.№ 51

И это, безусловно, абсолютно верно, только вот дело в том, что ограниченная ответственность позволяет также мобилизовать капитал в гораздо большем масштабе, чем при ответственности неограниченной. Вот почему Карл Маркс, этот ярый критик капитализма, восхвалял общество с ограниченной ответственностью как «капиталистическое производство в его высочайшем развитии». Правда, признаться, делал он это со скрытыми мотивами, считая, что более быстрое развитие капитализма ведет к скорейшему появлению социализма (так как, согласно его теории, наступление социализма возможно только после того, как капитализм пройдет все фазы своего развития).

Вскоре после сделанных в середине XIX века громких заявлений Маркса начался бурный подъем «тяжелой и химической отраслей промышленности», требовавший крупномасштабных инвестиций (речь о производстве железа и стали, машиностроении, фармацевтике и так далее). В таких условиях институт ограниченной ответственности инвестора оказался еще более востребованным. Когда же в крупномасштабном финансировании нуждается львиная доля ключевых отраслей, а не только торговля заморскими товарами или открытие предприятий в далеких колониях и управление ими, то, согласитесь, выдачей соответствующих разрешений на индивидуальной основе уже не обойтись. В результате в конце XIX века ограниченная ответственность стала в большинстве стран правом (даруемым при соблюдении определенных минимальных стандартов), а не привилегией. И с тех пор компании с ограниченной ответственностью (или корпорации) считаются локомотивом капиталистического развития.

Однако теперь этот некогда могучий двигатель экономического прогресса все чаще становится для него препятствием. В результате финансового дерегулирования в последние несколько десятилетий появилось так много финансовых возможностей, что акционеры больше не несут долгосрочных обязательств перед компаниями, акциями которых они законно владеют. Например, средний период владения акциями в Великобритании сократился с пяти лет в 1960-х до менее года по состоянию на сегодня. А если вы не можете вложить свои деньги в компанию даже на год, можно ли сказать, что вы действительно являетесь одним из ее собственников?

Дабы удовлетворить непоседливых акционеров, профессиональные менеджеры начали выделять им чрезвычайно высокую долю прибыли в виде дивидендов и предоставлять возможность выкупа акций (это практика, при которой компании выкупают собственные акции, таким образом повышая цены на них, а их акционеры при желании могут обналичить принадлежащие им акции, продав их). В последние лет двадцать в США и Великобритании доля корпоративных прибылей, передаваемая таким образом акционерам, достигала 90–95%, хотя до 1980-х годов она недотягивала и до половины этого объема. А принимая во внимание, что нераспределенная прибыль (понятно: это прибыль, которую не распределяют между акционерами) является основным источником корпоративных инвестиций, такое изменение серьезно ослабило инвестиционный потенциал компаний, особенно их способность инвестировать в проекты, отдача от которых предполагается лишь в весьма долгосрочной перспективе (см. также главу «Лайм»).

Таким образом, если мы хотим и впредь пользоваться преимуществами института ограниченной ответственности, уменьшив при этом его вредные побочные эффекты, пришло время его реформировать.

Прежде всего можно изменить правила так, чтобы этот институт поощрял долгосрочное владение акциями: например, привязать право голоса к продолжительности периода владения акциями, благодаря чему те, кто долго владеет акциями, будут иметь более «громкий» голос при принятии решений. Некоторые страны, например Франция и Италия, уже практикуют это, но только в очень усеченных формах (скажем, акционер, остающийся с компанией более двух лет, получает еще один голос; что-то в этом роде). Нам необходимо существенно усилить право голоса долгосрочных акционеров, добавляя, например, им право предоставлять один дополнительный голос на одну акцию за каждый дополнительный год владения (возможно, с «потолком», скажем, в двадцать голосов на одну акцию). В общем, наша задача — найти способ вознаграждать инвесторов за долгосрочную приверженность компании.

Кроме того, нам пора ограничить власть акционеров, даже долгосрочных, предоставив большее право голоса в управлении компанией другим «заинтересованным сторонам», или, как сегодня говорят, стейкхолдерам: работникам, поставщикам ресурсов и местным сообществам, в которых эти компании расположены. Проблема (как, впрочем, и преимущества) владения акциями заключается в том, что даже долгосрочный акционер может в любое время уйти. Расширив власть намного менее мобильных стейкхолдеров, мы перераспределили бы ее в пользу тех, кого долгосрочное развитие компании на самом деле волнует гораздо больше, чем ее предполагаемых «владельцев», то есть акционеров.

И наконец, последнее по порядку, но отнюдь не по важности: нам необходимо ограничить опционы для акционеров, чтобы больше заинтересовать их в долгосрочном будущем компаний, акциями которых они владеют. Этого можно добиться путем ужесточения финансового регулирования в более спекулятивной части спектра финансовых продуктов, что позволит снизить вероятность зарабатывания быстрых денег и таким образом усилить стимул к долгосрочной приверженности компании ^[231].

Как мы уже говорили, институт ограниченной ответственности — это один из важнейших инструментов, когда-либо придуманных капитализмом. Однако сегодня, в эпоху дерегулированных финансов и крайне нетерпеливых акционеров (или, если использовать специальный термин, в эпоху финансиализации), он из локомотива экономического прогресса уверенно превращается в препятствие. И нам нужно реформировать сам этот институт, равно как и все, что его окружает, в том числе подход к финансовому регулированию и механизмы влияния заинтересованных сторон.

Так же как одна и та же специя может оживить одно блюдо и совершенно уничтожить другое, один и тот же институт может хорошо функционировать в одном контексте, но превратиться в большую проблему в другом.

В которой «ягода», ягодой не являющаяся, заставляет нас задуматься о процессе роботизации и будущем рынка труда

По научному определению клубника — это не ягода ^[232]. Так же как и ежевика и малина. Зато с точки зрения ботаники виноград, банан, огурец, помидор, баклажан, арбуз и перец чили — это ягоды. Но не переживайте, в нашей флоре все же найдутся плоды, которые и с нашей, и с научной точек зрения являются ягодами: клюква, черная смородина, черника, крыжовник. Хотя, признаться, все же удивительно, почему лучшие ботанические умы бились-бились над этой задачей и (предположительно) горячо и много спорили друг с другом, а в итоге придумали странную научную категорию под названием «ягода», и теперь мы называем ягодами массу плодов, которые на самом деле ими не являются, и наоборот.