Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни - читать онлайн книгу. Автор: Ха-Джун Чанг cтр.№ 25

Второй способ сделать патентную систему более пригодной для распространения полезных знаний — это премии. То есть изобретатель технологии получает разовое вознаграждение (пропорциональное ее полезности), и технология сразу же становится общественным достоянием. Такая система успешно использовалась в прошлом; с ее помощью люди получили доступ к некоторым из самых важных изобретений в истории человечества. Так, в 1760-х годах Джон Харрисон изобрел морской хронометр — прибор, позволяющий измерять долготу в открытом море, резко повысивший точность навигации. И это случилось отчасти потому, что еще в 1714 году Британский парламент предложил изобретателю премию в размере 20 тысяч фунтов стерлингов ^[90]. А в 1809 году Николя Аппер, французский кондитер и пивовар, изобрел технологию консервации продуктов (Аппер использовал для этого стеклянные банки, жестяные появились позже; см. главу «Говядина»). Это открытие отчасти было ответом на премию, обещанную Наполеоном, который хотел как следует кормить свою армию в походах. Не зря же великий полководец, как гласит история, говорил, что «армия марширует на своем животе» (хотя вполне вероятно, что эти слова принадлежат Фридриху Великому).

В сущности, в сферах человеческой деятельности, для которых характерен быстрый технический прогресс, премиальная система может быть для изобретателя более прибыльной (следовательно, больше стимулировать инновации). Почему? Потому что изобретателю не придется беспокоиться, что в период действия патента кто-то предложит более эффективную технологию, из-за которой его изобретение морально устареет, а он лишится рынка. Если такое произойдет, он, конечно, сохранит патентную монополию на свой продукт, но толку от нее будет немного.

А еще мы могли бы заключить международное соглашение, обязывающее патентообладателей лицензировать свои технологии по сниженным ценам, если они признаны необходимыми для разработки других общественно важных технологий. Так, в примере с золотым рисом Syngenta добровольно отказалась от своих коммерческих интересов вскоре после того, как купила эту технологию еще в 2001 году. А сейчас, на момент написания этих строк (осень 2021 года), активно ведутся дебаты о том, не следует ли нам обязать фармацевтические компании передавать лицензии на их запатентованные вакцины и методы лечения от COVID-19 в развивающиеся страны по сниженным ценам или даже бесплатно. А в свете климатического кризиса мы, по-моему, должны сделать то же самое в отношении технологий зеленой энергетики и других изобретений, полезных для адаптации человека к климатическим изменениям (таких как опреснение соленой воды). У развивающихся стран нет возможности разрабатывать такие технологии самостоятельно; по крайней мере, им никак не успеть за то время, которое у нас еще осталось (см. главу «Лайм»).

Как и в случае с любым другим институтом, мы используем патентную систему, потому что ее преимущества превышают затраты на нее. А когда это перестает быть таковым, необходимо изменить устаревший институт, какой бы непривычной и даже нелепой ни казалась нам на первый взгляд его новая форма. В конце концов, мы сегодня грызем оранжевую морковку только потому, что у какого-то голландца в XVII веке возникла, казалось бы, совершенно странная идея, что этот белый овощ мог бы быть такого цвета.

В которой бульонный кубик и солонина показывают, что свободная торговля не означает свободы для всех

Какую страну считают самой футбольной в мире?

Многие в ответ на этот вопрос, вероятно, назовут Бразилию — она выиграла больше всего чемпионатов мира по футболу, целых пять. Или, может, Италия? Она выиграла кубок всего четыре раза, но ведь ее население не дотягивает и до трети населения Бразилии (61 миллион против 212 миллионов) ^[91].

Но правильный ответ не Бразилия и не Италия, а Уругвай.

Уругвай? Да-да, по-моему, именно так. Эта страна знаменита в футбольном мире по меньшей мере как родина Луиса Суареса, блестящего футболиста, который, как это ни странно, прославился тем, что кусает на поле других игроков.

В Уругвае проживает всего 3,5 миллиона человек, а он дважды выигрывал чемпионат мира по футболу. Свой первый кубок страна получила в 1930 году, дома, в Монтевидео, а второй — в 1950 году, играя против хозяев поля в бразильской столице того времени Рио-де-Жанейро. Говорят, тот матч стал для бразильцев одним из самых больших разочарований за всю историю футбола. Будь в Уругвае такое же население, как в Бразилии, получалось бы, что он в пропорциональном отношении выиграл чемпионат мира не дважды, а сто двадцать один раз, то есть получил на сотню больше кубков, чем было когда-либо разыграно на чемпионатах мира.

Словом, две победы — поистине колоссальное достижение для такой маленькой нации, даже если первая случилась почти сто лет, а вторая — два поколения назад (так что, дорогие английские фанаты, утешайтесь тем, что есть в мире и другие страны, чья сборная в последний раз выигрывала Кубок мира еще в более давние времена, нежели ваша).

Но сколь бы невероятным ни казалось это достижение Уругвая, футбол — это не единственное поле (уж простите за каламбур), на котором преуспела эта страна. Она на редкость многого достигла в вопросах политических и гражданских прав. Например, в 1912 году Уругвай стал первой латиноамериканской страной, в которой женщинам предоставили право подавать документы на развод без конкретной причины. Он был одной из первых стран в мире, где женщины получили право голоса (в 1917 году). А в 2013 году Уругвай первым в мире легализовал марихуану ^[92].