Мими? Кремень?
У меня не укладывается в голове. Но, возможно, мне не видна вся картина, с неохотой признаю я. Я ведь отказывалась поверить в то, что она может быть резкой с папой. Я никогда не видела, как Мими решает деловые вопросы. А раздел имущества при разводе – явно вопрос такого рода.
– Бэмби, пойдем! Мы уходим! – Криста уже развернулась на каблуках, и тут до меня неожиданно доходит. Она знает о папе такое, что известно только ей, и сейчас мой единственный шанс это услышать.
– Криста, а что на самом деле произошло? – быстро говорю я. – С папиными деньгами?
Она поворачивается, и поначалу мне кажется, что не станет отвечать. Но потом она пожимает плечами.
– Он начал делать все более рискованные инвестиции, а закончилось тем, что дни напролет не отлипал от компьютера. – Она выдыхает струю дыма. – Мой отец был букмекером. Я этот страх в глазах вижу сразу. Поэтому я вмешалась, стала отвечать на звонки и пыталась ему помочь. Думай обо мне что хочешь, – она встречается со мной взглядом сквозь облачко дыма, – но я была его командой. А в итоге что? Все кончено. Тони – хороший мужик. Он мне нравится. Но его прицеп – боже упаси! – Она снова окидывает меня презрительным взглядом, и я сглатываю. Я никогда прежде не воспринимала себя как прицеп. – Ну что, Бэмбичка, любовь моя, – говорит она, когда пес подбегает к ней, – пойдем.
– Подожди! – говорю я. – Еще один вопрос. Ты признаешь, что нарочно облила меня коктейлем?
– Возможно, – без сожаления говорит она. – Ну так пристрели меня. А ты обозвала меня охотницей за деньгами!
– А ты не пригласила меня на вечеринку. – Мне снова становится до боли обидно. – Это была наша последняя семейная вечеринка в «Зеленых дубах». Ты намеренно меня проигнорировала и утаила правду от папы.
Криста делает затяжку и сощуривает глаза.
– Возможно, мне следовало отправить тебе приглашение. – Она пожимает плечами, точно в порыве саморефлексии. – Но ты мне действительно под кожу лезла. Ты меня вконец задолбала. По-другому не скажешь.
– Окей, – говорю я, внезапно чувствуя желание рассмеяться. – Ну, спасибо за откровенность.
– Возможно, потому что у тебя есть стержень, – задумчиво говорит она. – А у твоей сестрицы, надо сказать, кишка тонка. Вы с ней совсем разные. С тобой стоит лезть в драку.
– Вот как? – говорю я, не уверенная, что это комплимент. – Что… спасибо.
– Всегда пожалуйста, – говорит Криста.
Я, точно под гипнозом, смотрю ей в лицо, накрашенное сильно и безупречно, и у меня возникает очень странное чувство – что я хотела бы лучше узнать Кристу. Эту женщину, с которой мы люто враждовали. Которая, не задумываясь, разрушила мои отношения с отцом. Она причинила столько вреда нашей семье, чуть не разлучила нас навсегда. Но теперь я также понимаю, что папе было хорошо с ней, она дарила ему радость и оказывала практическую помощь. Пусть она совершенно аморальна, но она сильная, дерзкая и гораздо глубже, чем я думала.
– Ты больше похожа на куклу-матрешку, чем все мы, – вырывается у меня, и Криста тотчас ощетинивается.
– Это я-то матрешка? – возмущенно говорит она. – Я тебе не кукла, у меня все настоящее! – Она указывает на свое тело с впечатляющими формами. – Кроме сисек, конечно. Но сделать сиськи – это дело чести. – Она обиженно пыхает сигаретой и тушит ее о ближайшую подставку. – Пойдем, Бэмби, мы уходим.
– С тобой все будет… в порядке? – слышу я свой голос.
– Буду ли я в порядке? – Криста издает язвительный смешок и разворачивается ко мне. – Я построила бизнес, отключила аппарат жизнеобеспечения мамы и врезала по морде акуле. Думаю, я справлюсь.
Она откидывает назад волосы и идет вверх по лестнице, а я смотрю ей вслед, чувствуя себя слегка опустошенной. Потом из кабинета слышится папин голос: «Эффи? Эффи, дорогая, ты еще там?» – и я бросаюсь к нему.
– Да, – кричу я. – Я еще здесь. Все еще здесь.
Когда я вхожу в кабинет, папа сидит на стуле у камина, перед ним шахматная доска, и на мгновение мне кажется, как будто мы вернулись в прошлое.
– Я налил нам выпить. – Он кивает на два бокала виски рядом с шахматной доской.
– Спасибо, – говорю я, садясь напротив него. Папа поднимает бокал, я нерешительно улыбаюсь в ответ, и мы оба делаем по глотку.
– Ох, Эффи. – Он ставит бокал и выдыхает. – Мне так жаль.
– Мне тоже жаль. Это было… – Я подыскиваю слова. – Думаю, у нас произошло недопонимание.
– Дипломатично сказано, – иронически произносит папа. – Мне все еще не верится, что Криста… – Он замолкает и прикрывает глаза.
– Папа, – говорю я, – давай не будем.
Я действительно считаю, что обсуждать Кристу нам с папой не имеет смысла. (Тем более что потом я это сделаю с Бин.)
Папа открывает глаза и недоверчиво смотрит на меня.
– Ты действительно все это время была на вечеринке?
– Да, все время, – киваю я. – Пряталась то тут, то там.
– Но почему? Только чтобы не попадаться на глаза Кристе, ведь нет же?
– Нет! – Я невольно смеюсь. – Я искала матрешек. Они тебе не попадались?
– Матрешки? – Папа задумчиво хмурится. – Слушай, я их видел… Но где – убей не помню…
– Бин сказала то же самое. – Я вздыхаю. – Думаю, упаковщики на них наткнутся…
– Матрешки не пропадут, – заверяет папа и вдруг хохочет. – Поверить не могу, что ты пряталась под консольным столиком. А помнишь, в детстве ты спряталась под ним в Рождество?
– Я тоже об этом вспоминала, – киваю я. – А ты спрятался вместе со мной. И разрешил мне принести пудинг.
– Счастливое было время, – говорит папа.
По его лицу пробегает тень, он тянется за бокалом. Теперь, когда я сижу к нему довольно близко, я вижу, что с момента нашей последней встречи морщин на его лице прибавилось. Он постарел. Стал тревожнее. Совсем не похож на человека, который никогда не был так счастлив.
Какой же ты артист, папочка. Ты можешь обмануть гостей и даже собственную семью. Но в жизни тебе приходится трудно, понимаю я. Труднее, чем ты хочешь это представить.
И внезапно на меня накатывает стыд. Я когда-нибудь спрашивала папу, как у него дела? Воспринимала его как человека? Или только как отца, который обязан быть супергероем, не должен разводиться, продавать дом и вообще не косячить, никогда и ни в чем?
– Папа, ну почему ты не рассказал, что у тебя такие проблемы с деньгами? – нерешительно спрашиваю я.
– Ох, девочка моя. – Он тотчас извлекает на свет маску весельчака. – Не заморачивайся. – Он ослепляет меня уверенной улыбкой Тони Талбота, и я хватаюсь за голову.
– Папа, перестань. Я уже не ребенок. Расскажи мне. Если бы ты сказал правду еще тогда, когда я застукала Кристу за фотографированием мебели, вместо того чтобы орать на меня…