– Так убери, если нужно. Я только хотела сделать приятное сестрице! – ответствовала мисс Эдвардс.
Что-то незримо переменилось во взгляде и поведении вчерашней жертвы: Джек не смог бы сказать определенно, однако это было очень похоже на превосходство. Осознание собственной силы... Безнаказанность.
Джек вынул из кармана срезанную с запястий мисс Эдвардс веревку.
– Позволите провести небольшой эксперимент? – обратился он к так и замершей у кресла девушке. – Всего лишь обвернуть ваши запястья этой веревкой.
Она с интересом поглядела на обрывок веревки и улыбнулась.
– Зачем тебе это? Хочешь тоже помучить бедную девушку?
Джек был уверен, что мисс Эдвардс откажет в его маленькой просьбе, однако она вдруг выставила вперед обе руки и с неким вызовом поинтересовалась: – Ну, что за эксперимент ты хотел провести? Проводи же, я не против.
И Джек пошел в ее сторону... Шаг, другой, третий. Сократил дистанцию до минимума, не отводя взгляда от красивого лица. Этель Эдвардс как будто бы приманивала его, подобно мифологической сирене, зазывала своей сладкоречивой песней прямо на смертельно опасные скалы.
– Так зачем тебе это? – снова осведомилась она, и Джек задал встречный вопрос.
– А зачем вы стояли над мисс Френч с подушкой в руках?
Их взгляды схлестнулись с новой силой. Голубые и серые глаза сошлись в своеобразной схватке...
– Уверен, что хочешь знать ответ на этот вопрос? – пропела мисс Эдвардс нежнейшим из голосков. После взмахнула сцепленными перед собой руками и угодила Джеку прямиком в переносицу. Удар оказался достаточно сильным для трепетной леди, и он, охнув, схватился за буквально взорвавшийся болью нос, перед глазами так и затанцевали кровавые всполохи...
– Зря ты сюда пришел, – прошипела девушка злым, изменившимся до неузнаваемости голосом и пихнула Джека в живот, опрокидывая его на ковер. – Лучше бы бегал по городу в поисках таинственного злопыхателя, убийцы мистера Гарднера. Разве не этим ты и должен был заниматься, маленький проходимец?
Ничуть не готовый к столь дерзкому нападению со стороны женщины, да еще и леди, Джек утер брызнувшую из носа кровь и поглядел на нее в немом изумлении. Истина, рожденная через боль, оказалась весьма непривлекательной на вид...
– Так это вы все устроили? – гнусавым полушепотом произнес он. – Вы сами позволили похоронить себя... И в доках вас никто не удерживал, вот почему веревка оказалась такой слабой на поверку.
Мисс Эдвардс улыбнулась.
– А ты не глуп, верно все понимаешь, – заметила она зловещим полушепотом. И добавила: – Именно потому и придется от тебя избавиться... – Она вынула из складок платья медицинский шприц. – К сожалению, у меня только снотворное, – сказала она, глядя на Джека по-прежнему сверху вниз. – Однако это намного гуманнее, чем смерть от яда, дружок. Когда ты уснешь, мы с Грисби обо всем позаботимся...
– Грисби.
Имя отозвалось в памяти довольно неприятным обликом «похитителя трупов», того самого, что якобы случайно услышал названную Гарднером улицу в Сохо.
– Грисби – ваш сообщник, – констатировал Джек с внезапным озарением. – И нет никакого рыжебородого ирландца, только вы и этот человек.
– Верно, – улыбнулась мисс Эдвардс. – Этот ирландец существует только в больном воображении столичной полиции. Он своего рода находка, вовремя подвернувшийся персонаж, извлеченный из памяти влюбленного простака Клода. – И как будто даже с сожалением: – Он был так красноречив в своих рассказах о прошлой жизни отца, что вытянуть подробности старого происшествия на отцовском предприятии не составляла особого труда. Некий ирландец, покончивший жизнью после своего увольнения... Обличающая записка у него во рту. Таким нельзя было не воспользоваться, и мы с Грисби легко свалили на несуществующего мстителя собственное преступление.
– Так это вы убили мистера Гарднера?
– Пришлось. – Теперь на Джека был наставлен маленький короткоствольный револьвер. – Он, поначалу очень горячо принявший мою задумку с похоронами и отъездом в Америку, после сильно разнервничался, сказал, что мы поступаем нечестно, подвергая моих родителей и Оливера такому жестокому испытанию... Совесть побуждала его открыться не только другу (что было бы еще допустимо, если подумать), но и моим родителям (а уж этого я допустить не могла!). Столько усилий и все понапрасну? Нет, не для того я ложилась в гроб, чтобы восстать всей той же нищенкой, что и прежде. – Девушка тряхнула головой, как бы отгоняя саму мысль о подобном: – Нет, следовало освободиться от маменькиных нравоучений раз и навсегда. Занять место, предназначенное мне по праву рождения. И это место – во главе отцовского предприятия!
– А как же ваша сестра?
– Матильда?! – презрительный смешок камнем сорвался с ее искривившихся в насмешке губ. – Да что она может, это едва живое создание с полным отсутствием характера? Только полусуществовать, готовясь вот-вот отдать богу душу.
– И вы решили ускорить процесс с помощью букетов с цветами, заказанных вашим сообщником Грисби?
Девушка пожала плечами.
– На ее месте должна была быть я, – сказала она так просто, словно речь не шла о жизни и смерти родного для нее человека.
И Джек спросил:
– Как вы узнали о болезни сестры? Даже доктор Энглманн находился в полном неведении.
– Доктор Энглманн – полный кретин, – охарактеризовала эскулапа девушка с револьвером. – Деньги значат для него намного больше здоровья собственных пациентов. Он и лечит-то всех сплошными кровопусканиями... Откуда ему знать о всяких там задыхающихся по весне девицах? Я и сама узнала о том лишь случайно: отдыхала у подруги в Норфолке прошлым летом и познакомилась с ее хворой сестрицей. У той те же симптомы, что и у Матильды... Местный доктор запрещал ей любые прогулки в саду, говорил, цветочная пыльца забивает ей легкие. Стращал смертельным исходом...
Мисс Эдвардс опустила шприц на пол и подтолкнула его носком туфли в сторону Джека.
– Будь хорошим мальчиком, – сказала она, – и сделай себе укол самостоятельно. Мне бы не хотелось стрелять тебе прямо в сердце...
Джек поглядел на подброшенный ему шприц, однако в руки его не взял.
– Значит, все это только ради денег мистера Френча? – поинтересовался он через силу. Кровь из разбитого носа неприятно хлюпала в носоглотке...
И девушка вскинулась.
– Все это ради свободы, – сказала она. – Ради возможности жить по собственному желанию! Без необходимости пересчитать каждый цент, чтобы не выбиться из семейного бюджета. Без оглядки на злобного бога, карающего грешника за малейшую провинность. – И еще более эмоционально: – С этими деньгами я сама стану богом. И ни маменька, ни подставной отец не станут указывать, как и что мне делать... Ради этого никакая цена не кажется слишком высокой. – И приказала: – Коли себе это снотворное. Немедленно!