Наконец, стукнул запор – на пороге предстала мисс Эдвардс.
– Уймись, хватит, – сказала она, – ты нужен мне невредимым...
– Что с Амандой? – перебил он её. – Что вы сделали с ней?
Девушка усмехнулась, но как-то скупо, без лишних эмоций.
– Мы – ничего, а вот ты, наверное, да... – Джек не понял, о чём она говорит, и нахмурился. – Твой ребёночек? – уточнила мисс Эдвардс. – Выкидыш у неё. – И, должно быть, пытаясь утешить: – Сделаешь ей другого. Это несложно! Уверена, вам даже понравится...
– Выкидыш... – Джек ощутил кипяток, плеснувший по венам. Аманда беременна? И теперь теряет ребенка. Он знал, что от этого умирают, и подался вперёд: – Если с ней что-то случится, вам никогда не заставить меня участвовать в ваших планах, – процедил он сквозь зубы. – Кроме того, я убью тебя, Этель Эдвардс! – Он ожег её ненавидящим взглядом. Почти ощутил, как хватает девчонку и встряхивает как куклу, стирая усмешку с ангельского лица.
И что-то эдакое, безумное проглянуло, должно быть, из глубины его глаз, так как мисс Эдвардс попятилась, ткнув в его сторону пистолетом.
– Выходи, – велела она, – можешь с ней повидаться.
– Ей нужен доктор. Приведите его!
Через силу, словно давясь каждым словом, преступница отозвалась:
– Йенс его приведёт. Не волнуйся, папаша! – И отперла дверь в соседнюю комнату.
Джек вошел, в один миг задохнувшись от душного запаха крови, пропитавшего воздух. Он втянул его через ноздри, превозмогая накрывшую его панику: так пахнет смерть – и упал на колени перед Амандой. Хотелось коснуться её, отвести от лица прядь потных волосы, заключить в кольцо своих рук, уберегая от бед, но он не мог ни того, ни другого, ни третьего... Только лишь ощущать острый приступ вины за происходящее с ней.
– Аманда, любимая, это я, Джек, ты слышишь меня?
Девушка открыла глаза, лихорадочные, большие, и столько в них было боли, что Джек на мгновение захлебнулся им, начал тонуть... Бледные пальцы, коснувшись его лихорадочно полыхающих щёк, словно вытянули его на поверхность.
– Джек, как я рада тебе... – прошептали бледные губы и чуть приметно изогнулись в улыбке.
– Прости меня. – Он тоже шептал хриплым голосом. – Это я во всём виноват...
Аманда покачала головой.
– Не говори так, не надо. Если кому-то себя и винить, то это лишь мне, – сказала она. – Я давно хотела признаться, да не решалась. И дело даже не в этом ребенке... – её голос предательски дрогнул, – а в самом моём браке: я не должна была на него соглашаться. Помнишь, тот день, когда я сказала тебе, что выхожу за Уорда?
– Слово в слово. Я тогда впервые признался в любви!
– Да, ты сказал, что сильнее тебя никто никогда меня не полюбит.
– И я не солгал.
– Знаю. И сожалею, что поддалась уговорам на брак... – Аманда вцепилась в рукав Джекова сюртука, превозмогая новый спазм боли, скрутивший тело. – Лучше бы я убежала с тобой. Куда именно, не имеет значения, Джек, главное вместе. Жаль, я была такой глупой!
– Ты не глупая, перестань. Мы оба знаем, что я не пара тебе... Кто я и кто ты? Не кори себя понапрасну. Главное, будь...
Из глаз девушки выкатилась слеза.
– Я всегда была недостойна тебя, – прошептала она, – не ты меня, я тебя, Джек. И если меня даже не станет... нет, не говори ничего, – пресекла она его возражение, – просто знай: ты достоин самого лучшего. И ни в чём себя не кори! – Она снова погладила его по щеке. – Обещай мне.
– Аманда...
– Обещай, что не станешь?
– Аманда, я...
– Это расплата мне, понимаешь? За неправильные решения, за слабоволие, за нежелание принимать эту жизнь, зародившуюся во мне... Только теперь я ясно, как никогда, понимаю, сколько ошибок наделала и какой скверной была. Я хотела бы измениться рядом с тобой... Но не уверена, будет ли шанс...
– Этель послала за доктором, – заверил Джек с сердцем, застрявшим у горла. – Он поможет тебе. Всё наладится!
Девушка улыбнулась сквозь слезы и прошептала:
– Ты такой добрый, Джек. Всегда таким был...
Дверь за их спинами распахнулась, и тюремщица гаркнула:
– Выходи уже. Хватит здесь миловаться!
– Когда будет доктор? – спросил молодой человек. – Ты обещала помочь.
– Обещала, так сделаю. А теперь выходи: есть разговор.
Джек вскинулся:
– У тебя совсем сердца нет? Позволь побыть с ней: никуда я не денусь.
– Не денешься, – согласилась Этель, – но и помочь ей не сможешь, а значит, и время потратишь впустую. А у нас его нет...
Джек поднялся, внутри клокотало, как в жерле вулкана, оскорбительные, злые слова поднимались из глубины, готовясь прорваться наружу.
Но Аманда сказала:
– Иди. Я сказала всё, что хотела. Ещё увидимся, Джек! – и улыбнулась ему, как будто он, не она, нуждался в поддержке в эту минуту.
– Вот видишь, миссис Уорд мыслит здраво, – похвалила Этель издевательским тоном. – Ребенка уже не спасти, а её очень даже. Если будешь сговорчивым... – и по-птичьи склонила голову на бок.
Джек не был по природе своей кровожадным, но сейчас захотелось сломать длинную, белую шейку с завитушками локонов, будто нарочно отмеченную под пальцы черным чокером с перламутровым камнем. Он представил, как она хрустнула бы... и мотнул головой, отгоняя дурман. Его просто мутило от запаха крови, крови той, которую он любил...
Больной, словно состарившийся, он, шаркая башмаками, вышел за дверь. Оглянулся уже на пороге, но мисс Эдвардс поспешно захлопнула дверь и сказала:
– Садись. Я расскажу, в чём суть нашего дела...
– Твоего дела, – поправил девушку Джек. – К тому же, если с Амандой что-то случится... Если... – он не мог озвучить свой страх, словно от этого, материализовавшись, он стал бы реальным.
– Она сильная, справится, – кинула собеседница. – Просто выкидыш...
– Замолчи!
– Не могу: я должна рассказать, в чём суть НАШЕГО дела, не забыл?
Джек сцепил зубы, предпочитая смолчать. Это ангельское лицо и дьявольская душа так явно дисгармонировали друг с другом, что делалось тошно и гадко... Мутило сильней, чем от запаха крови, и всё зловоние Темзы не могло с этим сравниться.
– Послушай, я вовсе не монстр, – продолжала Этель. – Я просто знаю, чего на самом деле хочу, и этого добиваюсь.
– Ценой жизни прочих людей?
– Да хоть бы и так, – фыркнула собеседница. – Ты – лондонское отребье, и не тебе учить меня, как мне жить. Ты выполз из грязи и мнишь себя лучше меня? Как бы не так.
– Человечность не измеряется происхождением, статусом и деньгами, Этель.