Мгновенная смерть - читать онлайн книгу. Автор: Альваро Энриге cтр.№ 40

Накануне ночью ломбардец состроил точно такую же гримасу, когда поэт наконец опустил шпагу. Как кот, который, потягиваясь, насмешливо разевает пасть. Поэт попятился вверх по ступеням, вновь выставив клинок вперед. Ломбардец не стал нападать.

Когда он дошел до верха, герцог тоже вытащил шпагу, желая быть наготове. Итальянец закатил глаза: «А ты-то чего защищаешься? Ты же не пидор, как мы с ним. — Спрятал шпагу и кинжал. — Отвалите с дороги, я пройду». — «Это все навет», — прошептал поэт герцогу. Поравнявшись с ними, capo протянул им руку. Понял, что рукопожатий не дождется, смачно рыгнул и неторопливо вытащил мех с вином. По тому, как неуклюже он попытался его откупорить, испанцы поняли, что он все еще совершенно пьян. «Пора!» — выкрикнул герцог, и они кинулись в атаку. Итальянец ушел от ударов. Второго выпада он поджидал уже во всеоружии, ухмыляясь. «Так мы договорились или как? — сказал он. — Я предпочитаю ночевать дома, а не у альгвасила, а вас ждут в Испании». Шпаги вновь опустились. Герцог вложил свою в ножны. «Я этого так не оставлю!» — взвыл поэт. «Сейчас ты не можешь ничего сделать, — устало сказал герцог, — пьяным ты драться не умеешь». Итальянец уже позабыл про них и шарил по земле в поисках меха.

С возвещением последних ставок на итальянской стороне корта воцарился разброд: художник жадно пил вино, вливаемое ему в глотку сладострастной Магдалиной. «Если он еще и надерется, дело сделано, — сказал герцог, — играй, как играешь». Ломбардец уже развернулся; теперь Магдалина разминала ему плечи. Сделали последние ставки. «Вас не волнует, что, кроме нас, ни один человек не поставил на нашего?» — поинтересовался Барраль.

Поэт предпринял последнюю попытку отстоять свою честь с оружием в руках. Итальянец сбил его с ног и приставил острие шпаги к горлу. «Дурной он у вас, — сказал он герцогу. Потом обратился к поэту: — Может, лучше развернешься, и я тебе вставлю?» И сгреб яйца в охапку. В эту минуту послышались благочестивые шажки математика. «Что ты творишь? — кричал он. — Оставь этого юношу и пойдем домой!» Итальянец в который раз убрал оружие. «Можно мне на боковую?» — осведомился он, глядя в глаза поэту. «Он убийца», — напомнил приятелю герцог. «Благодарю», — ответил итальянец с поклоном. Математик обнял его за плечи и попытался увести: «Вечно ты во что-то ввяжешься!» Испанцам он бросил: «Простите его, господа, он пьян, завтра ни о чем не вспомнит». Они уже удалялись, когда поэт пронзительно заорал им в спины: «Я вызываю его на дуэль!» Все на миг замерли. «Да чтоб вас!» — выругался герцог сквозь зубы.

«Может, начнем уже?» — в сердцах крикнул поэт. Художник, припавший к Магдалининой щеке, презрительно швырнул мяч в его сторону, даже не открывая глаз. Поэт решительно поймал его из воздуха. «Спорим, ты не знаешь, чьими волосами набит этот мяч?» — с улыбкой спросил художник через корт. Испанец пожал плечами. Какая ему разница. Отбил мяч об землю и пошел на линию подачи. «Скапулярий, — напомнил герцог, — потрогай скапулярий». Поэт дождался, пока художник станет на свое место. Tenez!

Математик и capo развернулись и уставились на поэта. «Ты понимаешь, что ты несешь, давалка? — сказал capo. — Я же тебя убью, а мне потом голову отрубят». Герцог хлопнул себя по лбу. «Дружище, — сказал он, — возьми свои слова назад сию же секунду, я тебя умоляю». — «Ну так?» — спросил capo. «В полдень, — ответил поэт, — на пьяцца Навона; вы выбираете оружие». Математик с художником покачали головами, как бы не веря своим ушам. Герцог запустил пальцы в шевелюру, надул щеки, с шумом выдохнул и спросил: «Какое будет оружие?» Ученый не дал приятелю раскрыть рта. «Ракетки, — сказал он, — за оружие будут ракетки, а дуэль будет в три сета со ставками. Кто выиграет два сета, побеждает». Capo прыснул, поэт вскипел, а герцог подтвердил: «Пьяцца Навона, полдень, паллакорда». — «Откуда нам знать, что вы явитесь?» — спросил поэт, подрастеряв кураж. «Меня всякий знает, — ответил итальянец, — я Караваджо». — «Франсиско де Кеведо, — представился испанец и вылупил глаза. — А господина как зовут?» — кивнул он на ученого. «Галилей, найти меня можно в палаццо Мадама». Герцог не заставил себя ждать: «Педро Тельес-Хирон, герцог Осуна».

Поэт вложил в подачу все, что мог. Мяч ударился в потолок галереи. Художник дождался его. Отбил по головокружительной линии и положил точно в воротца. Cacce per l’italiano! — прокричал математик. — Due, equali ^[120].

Эрнан Кортес — одному из своих солдат в минуту покоя, под умиротворяющее жужжание насекомых во мраке плоскогорья: «Эти дикари, когда играют в мяч, отрубают голову победителю». Солдат чешет в затылке: «Воистину дьявольское племя; нужно научить их, что голову отрубают проигравшему».

Дон Диего де Альварадо Уанинцин, знатный ацтек и мастер аматекии, познакомился с Васко де Кирогой, когда работал в перьевой мастерской Сан-Хосе-де-лос-Натуралес — бывшей фермы в собственности императора Моктесумы, где разводили ценные виды птиц. Их представил брат Педро де Ганте ^[121], управлявший тем, что осталось от тотокалли — так назывались подобные хозяйства — после жестоких лет вторжения. Основав в 1535 году селение-госпиталь Святой Веры, Васко де Кирога позвал туда Уанинцина с сыном, чтобы устроить птичью ферму и мастерскую изделий из перьев.

Между судьей и аматеком вскоре установились честные, не испорченные иерархией отношения: оба происходили из благородных семейств, оба в юности живали при императорском дворе и оба за двенадцать самых что ни на есть мутных лет в истории двух великих древних культур обрели нечто, по сути, весьма странное — свободу.

Васко де Кирога не имел никаких причин стремиться обратно в Испанию и бредил идеей создания общества, основанного на рациональных принципах; Уанинцину было по большому счету некуда возвращаться, а в селении-госпитале он обрел безопасное уютное гнездо после долгих лет мрака, страхов и горестей: здесь его знатное происхождение уважали, а труд ценили так, что бóльшая часть предметов из его мастерской отправлялась прямиком во дворцы и соборы Испании, Германии, Фландрии и герцогства Миланского.

В отличие от большинства мексиканцев, дон Диего де Альварадо Уанинцин знал, чтó это значит, поскольку бывал в Европе. Он вошел в узкий круг избранных мастеров, представленных императору в ходе первого возвращения Кортеса в Испанию, и понимал, что новые правители Мексики, хоть и жрут колбасы из свиной крови, способны возвыситься над своим варварством посредством возведения дворцов, росписи тканей, кулинарной обработки различных животных и — это произвело на него особое впечатление — изготовления обуви.

С той самой минуты, когда его не грубо, но насильно возвели на борт, а американский берег скрылся из виду, Уанинцин сообразил, что вероятность выжить в новых обстоятельствах будет зависеть от знания испанского, и к прибытию в Севилью после плавания с остановками на Кубе и Канарских островах уже мог связать пару учтивых слов на языке конкистадоров и дать понять, что они с сыном почтут за счастье снабдить его величество теплым плащом из белых перьев: моряки просветили его, что в Испании ужасно холодно.