Ничего, кроме нас - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Кеннеди cтр.№ 167

Закончив читать, я несколько минут сидела молча, глядя на дно кофейной чашки и стараясь взять себя в руки, чтобы снова не впасть в тоску. Будь ты проклят, Питер, хорошо же ты пригвоздил нас, свою плоть и кровь. Обо мне он говорил скупо — упомянул лишь, что я подвергалась преследованию хулиганов в Олд-Гринвиче и всегда выходила за рамки конформистских норм (эта оценка мне понравилась). Но когда речь зашла о безумных маминых взрывах, постоянных изменах папы, об отцовском давлении на обоих сыновей, из-за которого один вынужден был пойти на разрыв с семьей и стать радикалом, а другой попытался стать тем, кем хотел бы видеть его отец, Питер сумел описать это с жестокой прямотой. Я не сомневалась, что мама взовьется до небес, если прочитает это, хотя Питер проявил определенную степень сострадания к матери и ее статусу домашней хозяйки в послевоенное время, высокообразованной, но вынужденной заниматься домашней работой, которую она искренне ненавидела, а тем более оказавшейся сосланной в «быдлобург», где к ней, бруклинской еврейке, относились с нескрываемым пренебрежением.

Однако вторая половина статьи была почти полностью посвящена Адаму и мошеннической схеме, в которой тот участвовал, с подробным описанием всех махинаций. Сухой рассказ Питера был разрушителен в своей доскональности — бесстрастный, подробный отчет об огромной жажде наживы и развращенности Адама. Теперь я поняла, почему Питер и «Эсквайр» так тщательно скрывали статью до публикации. Она читалась как судебное обвинительное заключение.

Рядом с туалетами в «Бургер Джойнт» был работающий телефон-автомат. Я взглянула на часы. Восемь утра. Я позвонила Хоуи домой. Он ответил на четвертом гудке, и по сонному голосу было ясно: ему необходима порция кофеина.

— Я так и думал, что это ты. Приезжай, кофе тебя ждет.

По пути к станции метро на Семьдесят второй улице я прошла мимо трансвестита. Стоя у отеля «Ансония» он/она рыдал/а во весь голос, тушь и подводка для глаз растеклись по щекам, а вопли, вырывавшиеся из его/ее груди, казались — а для него/ нее, несомненно, и были — выражением вселенской скорби.

Хоуи встретил меня в серой шелковой пижаме и бархатных тапочках, на худые плечи был наброшен шелковый халат с узором в турецкие огурцы.

— Ну, надеюсь, ты была умницей и выспалась? — спросил он, обнимая меня.

— Валиум имеет бесспорные достоинства, — признала я.

— Валиум — это фармацевтическая нирвана.

— Пока на него не подсядешь.

— Что плохого в том, чтобы подсесть на нирвану?

Махнув рукой, Хоуи пригласил меня к столу на крохотной кухоньке.

Нас ждал кофе в кофейнике френч-пресс.

Хоуи нажал на поршень и налил напиток в чашки:

— Могу я предложить тебе рюмку коньяка?

— Я всеми силами стараюсь не расклеиться. Так что коньяк… нет, не стоит. И курить не буду — знаю, какой ужас у тебя вызывают сигареты.

— Ну, пару-тройку ты уже выкурила за утро. Мой нос никогда не обманывает.

— Папа мог бы прожить дольше, если бы он бросил курить.

— Твой отец умер от гнева, если можно так выразиться. Это самая убийственная штука, которая разъедает нас изнутри. Сжирает душу.

— Я еще долго буду злиться на Питера. Но я еще больше злюсь на себя.

— На себя-то за что? За то, что не смогла предотвратить распад семьи?

— Потому что три дня назад я совершила жуткую ошибку. Совершенно идиотскую и, кажется, непоправимую.

— Выкладывай.

Я рассказала про письмо Дункана и свою ответную телеграмму, уничтожающую все. Хоуи слушал молча, только взял меня за руку, когда я начала хлюпать, сквозь слезы костеря себя за то, что всегда все только порчу в сердечных делах.

— Ответа от Дункана не было? — спросил он.

Я помотала головой.

— Я кретинка, — сказала я.

— Важнее другое: чего ты хочешь?

— Я не хочу, чтобы мне причинили боль.

— Хм… тогда лучше тебе не связывать свою жизнь ни с кем. Живи, блин, обычной серенькой жизнью, будто так и надо. Да только, милая моя, это не про тебя. Ты ведь уже однажды связала свою жизнь с кем-то. Потом много лет его оплакивала, потом потратила кучу времени на ни к чему не обязывающие отношения с Тоби — убивалась по эмоционально бездарному красавчику. Жаль Дункана… но что-то же заставило тебя убить все, не дав начаться. Прошло семьдесят два часа, но вопрос остается: чего ты хочешь?

— Как я могу думать об этом накануне похорон отца?

— Ну, так и не думай о этом. Но раз уж ты так сокрушаешься, что дала телеграмму, дай вторую — это может все исправить. Я тебе даже ее продиктую: У меня умер папа. Я ничего не соображала. Я скучаю по тебе. Мы можем поговорить?

— Я все испортила. Ты ведь знаешь Дункана. Он твой лучший друг.

— Отправь ему телеграмму.

Я помотала головой.

— Давай свой коньяк, — сказала я.

Мне хотелось пойти на работу. Но Си Си велел мне оставаться дома, и я это помнила. Мне хотелось быть в похоронном бюро, когда туда привезут тело отца. Но Хоуи сказал, чтобы я не мешала гробовщикам заниматься их делом и что о таких вещах, как выбор костюма, в котором его будут хоронить, позаботится мама.

— Лучше тебе пока держаться от нее подальше. Поскольку Питера поблизости нет, мать может обрушить весь свой гнев и обиду на тебя, сколько бы Сэл ни объяснял ей, что ты абсолютно ничего не могла поделать, чтобы спасти ситуацию. Ты же знаешь свою мать. Она, конечно, сильно изменилась к лучшему после того, как сбежала в город и стала королевой недвижимости, но старые привычки живучи. Особенно когда есть возможность на ком-то сорваться и повесить на другого вину, в том числе и собственную. Тебе, боюсь, не поздоровится. Так что держись подальше и не попадайся ей под горячую руку — если ей потребуется твоя помощь, она сама позвонит.

Мама и впрямь позвонила на другой день вечером, после того как в «Нью-Йорк таймс» появилось длинное интервью с Питером. Он дал его наутро после выступления у Сасскинда, сразу после смерти нашего отца. «Мистер Бернс сообщил, — писала журналистка, — что дает это интервью после бессонной ночи, с чувством огромного раскаяния. В то же время, однако, хотя он и признался, что смерть отца его потрясла, себя он в ней не винит».

«Папа десятилетиями жил в состоянии стресса, который он сам себе создавал, — говорил в интервью Питер. — Он был бомбой замедленного действия. Хотя он и верил в идею семьи, однако сам всегда избегал эмоциональной ответственности, которую она накладывает».

Журналистка задала много трудных вопросов. Она прямо спросила, сможет ли Питер теперь спать по ночам, зная, что его отец умер в момент, когда пытался публично обвинить сына. Питер, как она рассказывала, признал, что «ему потребуется очень много времени, чтобы все это осознать и осмыслить», и что, хотя он потрясен мгновенной смертью отца от сердечного приступа, «тот умер, пытаясь защитить сына, который, как и сам мой отец в Чили, очень вольно обращался с этическими принципами и представлениями о морали».