Моррисон рассмеялся из вежливости и сказал, что, похоже, теперь им придется шифроваться.
Дверь лифта открылась, я вошел внутрь. Да, сегодня определенно был не мой день. И не то чтобы это имело большое значение, поскольку с Эверсом я так или иначе ничего не добился. Впрочем, всегда неприятно, когда приходится топтаться на месте, и, ей-богу, мы еще никогда так остро не нуждались в прорыве, как сейчас. Оказавшись на улице, я свернул в сторону центра, но на сей раз не летел домой как на крыльях, а тяжело ступал по холодному тротуару.
Прошло больше двадцати минут, и Ал уже успел уехать. Однако в этот час на Первой авеню полно такси. Я поймал машину и назвал таксисту свой адрес.
Глава 4
Вечером той среды, измученный и упавший духом, я поднялся без четверти одиннадцать на крыльцо старого особняка из бурого песчаника и позвонил в дверь. Дверь была закрыта на цепочку, и своими ключами я воспользоваться не мог. Впустив меня в дом, Фриц спросил, не желаю ли я, чтобы он подогрел утку карри, а я в ответ раздраженно буркнул «нет». Сняв пальто и шляпу, я прошел в кабинет. Наш крупногабаритный гений удобно расположился за письменным столом в кресле — изготовлено по спецзаказу для человека весом одна седьмая тонны, — погрузившись в чтение книги Линкольна Барнетта «Сокровище нашего языка»; рядом на подносе стояли бокал и бутылка пива. Я прошел к своему письменному столу и сел. Я знал, что Вулф не оторвется от книги, пока не дочитает до абзаца.
Что он и сделал. И даже заложил нужное место закладкой — тонкой полоской золота, подаренной много лет назад клиентом, которому подобная вещь была явно не по карману.
— Ты, конечно, уже пообедал, — констатировал Вулф.
— Нет, не пообедал. — Я закинул ногу на ногу. — Простите, что дрыгаю ногами. Я съел что-то очень жирное, вот только забыл, что именно, в какой-то тошниловке в Бронксе. Это было…
— Фриц разогреет утку и…
— Не разогреет. Я сказал ему, что не нужно. У меня сегодня выдался самый паршивый день в жизни, и я должен закончить его соответственно. Сейчас я дам вам полный отчет и отправлюсь спать, чувствуя во рту вкус жира. Во-первых…
— Проклятье! Ты должен поесть.
— Я сказал «нет». Интересы клиента превыше всего.
Итак, я дословно пересказал все разговоры и описал ход событий, включая двоих мужчин в припаркованной машине, номер которой я записал. В конце повествования я высказал свои соображения: а) проверять регистрационные номера машин — пустая трата времени; б) Сару Дакос можно смело вычеркивать или, по крайней мере, проверить позже; какие бы скелеты ни прятало в шкафу семейство Брунер, дверца, по мнению клиента, надежно заперта. Когда я протянул Вулфу документ, подписанный миссис Брунер, Вулф бросил на него небрежный взгляд и велел убрать в сейф.
Я так же подробно доложил о своем посещении офиса Эверса, включая, конечно, встречу с Моррисоном. И высказал мнение, что я повел себя не совсем правильно. Следовало сказать Моррисону, что мы располагаем секретной информацией, которой у него нет и не будет, а следовательно, могли бы способствовать тому, чтобы он не вылетел со службы, однако рассчитываем на услугу за услугу. Конечно, риск был велик, хотя Моррисон вполне мог расколоться. Вулф, покачав головой, сказал, что это сделало бы нас слишком уязвимыми. Тогда я встал и, обойдя его стол, взял со стойки словарь, открыл его, нашел то, что мне нужно, и вернулся на место.
— Неспособный выдержать удар, — сказал я. — Плохо защищенный, имеющий слабые места. Вот что значит «уязвимый». Пожалуй, невозможно сделать нас еще более уязвимыми, чем мы сейчас. У меня ушел весь день, чтобы разыскать Эрнста Мюллера, которого обвиняли в том, что он переправлял краденое имущество через границы штата, но сейчас выпустили под залог. Этот Мюллер оказался еще хуже Эверса. Мюллеру пришла в голову шальная мысль начистить мне рожу, и он был не один, поэтому пришлось как-то реагировать, так что, возможно, я сломал ему руку. Тогда…
— Ты не пострадал?
— Только мои чувства. Итак, заправившись жирной едой, я отправился на поиски Джулии Фенстер, которую ложно или не ложно обвинили в шпионаже, судили, но оправдали. И я провел весь вечер в безуспешных поисках этой дамочки. Наконец я нашел брата Джулии, но не ее саму, а он еще тот жук. Пожалуй, никто в мире не проводил настолько бездарно день, как я. Вот такие дела. А ведь этих троих мы отобрали для разработки как самых перспективных. Жду не дождусь, когда вы покажете ваш план на завтра. Я положу его под подушку.
— Бесполезно обсуждать что-то на пустой желудок. Если не утку, тогда, может, омлет?
— Нет.
— Икру? Мы получили фунт свежей.
— Вы отлично знаете, как я люблю икру. Но в данный момент не желаю оскорблять ее соседством со съеденным сегодня жиром.
Вулф налил себе пива, подождал, пока пена осядет на полдюйма, глотнул и, облизав губы, посмотрел на меня:
— Арчи, ты что, пытаешься склонить меня вернуть аванс?
— Нет. Я знаю, что это нереально.
— Тогда нечего попусту молоть языком. Тебе прекрасно известно, что мы взялись за работу, которая, если рассуждать логически, сама по себе абсурдна. Мы оба пришли к такому мнению. И крайне маловероятно, что наводки мистера Коэна окажутся нам полезны, за исключением, быть может, одной. При проведении любой операции что-то делается наобум святых. В нашем случае не что-то, а буквально все. Мы целиком и полностью зависим от превратностей судьбы. Мы можем только просить, а не командовать. У меня нет плана на завтра. Все зависело от сегодняшних результатов. Однако нельзя сказать, что сегодняшний день прошел бесплодно. Любая мелочь может подтолкнуть кого-то к более решительным действиям. Если не завтра, то на следующей неделе. Ты усталый и голодный. Проклятье! Съешь хоть что-нибудь.
— Как насчет завтрашнего дня? — покачал я головой.
— Мы обсудим это утром. Не сейчас. — Вулф снова открыл книгу.
Я встал, пнул ногой стул, взял со своего стола документ, положил его в сейф, после чего отправился на кухню налить стакан молока. Фриц уже лег спать. И тут до меня дошло: то, что оскорбительно для икры, не менее оскорбительно и для молока. Вылив молоко обратно в коробку, я взял чистый стакан, бутылку бурбона «Олд Сэнди», налил себе на три пальца и сделал хороший глоток. Бурбон отлично поладил со съеденным мной жиром, и я, проверив, хорошо ли заперта задняя дверь, прикончил бутылку, сполоснул стаканы, поднялся к себе в комнату, надел пижаму и переобулся в тапочки.
Я собрался было взять электрическое одеяло, но потом отбросил эту идею. Мужчина, оказавшийся в крайних обстоятельствах, не должен бояться трудностей. Со своей кровати я взял только подушку, а из стенного шкафа в холле — одеяла и простыни. Нагруженный постельными принадлежностями, я спустился в кабинет и, убрав диванные подушки, застелил диван простыней. Когда я разворачивал одеяло, у меня за спиной раздался голос Вулфа:
— Сомневаюсь, что это настолько необходимо.