Поклонник Везувия - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Зонтаг cтр.№ 2

Осторожно. Закрой рот платком. Пригнись! Ночное восхождение по склону предсказуемого, в меру активного вулкана – одна из самых интересных экскурсий. Мы долго взбираемся на бок конуса, а затем стоим на губе (да, губе!) кратера и всматриваемся внутрь, дожидаясь, пока покажется сокровенное, бурлящее нутро. И оно появляется, каждые двенадцать минут. Не так близко! Начинается. Слышится баcсо профундо – великан полощет горло, – и под коркой, стягивающей серую лаву, появляются багровые отблески. Сейчас он выдохнет! Удушающая серная вонь невыносима – почти. Лава поднимается, но не переливается через край. Над кратером, невысоко, висит облако пепла и раскаленных камней. Опасность, когда она не очень опасна, будоражит.

Неаполь, 19 марта 1944 года, 4 часа пополудни. На вилле стрелки больших английских часов с маятником остановились в очередной роковой момент. Опять? А ведь так долго было тихо.

Подобно страсти, эмблемой которой он признан, вулкан может умереть. В наше время уже определено, более или менее точно, в какой момент ремиссия переходит в стадию полного излечения, и все же специалисты неохотно объявляют мертвыми длительное время бездействующие вулканы. Халеакала, последний раз извергавшийся в 1790-м, до сих пор официально числится спящим. Он спокоен, потому что спит? Или потому что умер? Он все равно что мертвый – пока не оживет. Огненная река, поглотившая все на своем пути, становится рекой черного камня. Здесь никогда больше не вырастут деревья, никогда. Гора суть могила собственной жестокости: разрушение, вызванное извержением, затрагивает и сам вулкан. Каждый раз, когда извергается Везувий, от его вершины отлетает кусок. Вулкан становится меньше, невзрачнее, бесформеннее.

Помпеи похоронил пепел, Геркуланум – грязевой поток, летевший с гор со скоростью тридцать миль в час. Но лава поедает улицу неторопливо, в час по несколько ярдов, чтобы все успели убраться с дороги. У нас есть даже время спасти свое имущество, хотя бы часть его. Алтарь с образами? Недоеденный кусок курицы? Детские игрушки? Новое платье? То, что сделано своими руками? Компьютер? Горшки? Рукопись? Корову? Чтобы начать заново, нам нужны лишь наши жизни.

Но я не верю, что нам угрожает опасность. Оно движется в ту сторону. Смотри.

Ты идешь? Я остаюсь. Если только оно не доберется… вон туда.

Все уже случилось. Все кончилось.

Они бежали. Они скорбели. Пока сама скорбь не превратилась в камень. И тогда они вернулись. В немом благоговении перед полнотой уничтожения они, не отрываясь, смотрели на жестокое месиво, которое погребло под собою их мир. Пепел под ногами, хотя и теплый, больше не прожигал подошвы. Он остывал. Сомнения испарялись. Вскоре после 79 года нашей эры – а именно тогда впервые проявила свою вулканическую сущность благословенная гора, поросшая виноградом, увенчанная лесами, где Спартак и тысячи присоединившихся к нему рабов скрывались от преследования, – большинство переживших извержение вернулись, чтобы начать жить и строиться заново. На вершине их горы теперь зияла уродливая дыра. Леса были сожжены. Но, как всегда, на месте старых начали подрастать новые.

Один взгляд на катастрофу. Какой ужас. Можно ли было такого ожидать. Никогда, никогда. Никому и в голову. Это худшее, что могло произойти. А раз худшее, значит – единственное в своем роде. Стало быть, больше не повторится. И давайте забудем об этом. Не будем накликать беду.

Другой взгляд. Это худшее на данный момент: то, что случилось однажды, может случиться дважды. Дайте срок, и увидите. Подождите. Чтобы увериться до конца, вам, возможно, придется ждать очень долго.

Но мы вернемся. Вернемся.

Его первый отпуск, проведенный дома, подходил к концу. Человек, получивший в благородном Неаполе известность под именем II Cavalière, Кавалер, готовился начать долгое путешествие к месту своей службы, в «пепельное королевство». Так называл Неаполь один из его лондонских друзей.

Когда он только вернулся, его сочли сильно постаревшим, но, к счастью, по-прежнему стройным: тело, распухшее от макарон и лимонных пирожных, мало отвечало бы узкому, умному лицу с орлиным носом и густыми бровями. Но кастовую бледность он утратил. О значительном – за прошедшие семь лет – потемнении его некогда белой кожи упоминалось с интонацией, близкой к осуждению. Быть загорелым пристало бедняку – одному из народа, – но не внуку герцога, не младшему сыну лорда, не наперснику детских забав самого государя.

Девять проведенных в Англии месяцев вернули худощавому лицу приятную глазу бескровность, выбелили беспощадные следы солнечных лучей на изящных музыкальных пальцах.

Вместительные сундуки, новая каминная доска в стиле Адама, три ящика с мебелью, десять ящиков с книгами, восемь ящиков с посудой, лекарствами, съестными припасами, два бочонка темного пива, а также заново отполированные виолончель и принадлежащий Катерине клавесин Шуди отбыли на грузовом корабле две недели назад. Неаполя они достигнут через два месяца. Кавалер тем временем взойдет на борт наемного парусного судна, и оно переместит его вместе с домочадцами в Болонью, откуда начнется путешествие через континент примерно той же, в два месяца, продолжительности – с остановками в Париже, Ферне, Вене, Венеции, Флоренции и Риме.

Последние, весьма насыщенные, недели своего пребывания в Лондоне Кавалер с супругой прожили в гостинице на Кинг-стрит, во дворе которой сейчас, опираясь на трость, стоял Чарльз и одним лишь сумрачным присутствием руководил подготовкой экипажей к отъезду. Когда тебя покидают старшие, требующие неустанного внимания родственники, естественно испытывать некоторое облегчение – в то же время, все любят уезжать, никто не любит оставаться.

Катерина перед утомительным путешествием подкрепляла силы настойкой из опия и железистой воды. Они с горничной уже устроились в большом дилижансе. Позади стояла широкая повозка, просевшая под тяжестью многочисленной поклажи. Лакеи Кавалера, не желавшие раньше времени мять бордовые дорожные ливреи, без нужды суетились над собственным скромным багажом. А обязанность карабкаться на крышу повозки, проверять, надежно ли закреплены веревками и железными цепями всевозможные сундучки, ящички, портпледы, чемоданы со скатертями и постельным бельем, бюро черного дерева и, наконец, полотняные сумки с пожитками слуг, переложили на плечи гостиничных носильщиков и лакея, находившегося в услужении у Чарльза. Право комфортабельного проезда на крыше первой кареты предоставили одной лишь длинной плоской корзине, в ней – три картины маслом, купленные Кавалером только на прошлой неделе; до парусника в Дувре картины обязаны добраться в целости и сохранности. Возле кареты один из лакеев с подчеркнутой тщательностью проверял, все ли в порядке. Экипажу, в котором едет астматическая жена Кавалера, надлежит обеспечить максимальную устойчивость.

Тем временем из гостиницы бегом доставили еще один, едва не забытый большой кожаный сундук. Его с трудом втиснули среди вещей, уже погруженных в повозку, та покачнулась и просела еще ниже. Любимый племянник Кавалера невольно подумал о грузовом корабле, на котором едет много больше дядюшкиного добра, – этот корабль мог уже достичь Кадиса.