— Что все это значит? — буркнул Кесков, упорно дожидаясь разгадки.
— Это значит, я жду от тебя правдивых ответов! — сказал Глеб. — У тебя два варианта: или я сниму с тебя наручники или закопаю глубоко вместе с ними!
— О чем речь? — под ложечкой у Андрея закололо.
— Где Ольга? — Корозов упер взгляд в прищур глаз Кескова.
Плохое предчувствие мелькнуло у Андрея, хотя на лице было удивление:
— Откуда мне знать, где твоя жена? — он завозился, мотая головой и все больше страшась своих опасений. Корозов спрашивал его так, будто точно ведал, что он владеет информацией. Но от кого Глеб мог это узнать? Кто продал? Как сейчас ответить, чтобы выглядело правдиво? Нужно все отрицать. Отрицать. Другого пути нет. И он ответил. — Я не понимаю, о чем ты!
— Тогда, может, про Хозяина поймешь? — напирал Глеб.
— Про какого хозяина? — пробормотал он, ощутив судорогу в теле.
— А про труп, который в лесу закопали? — бил под дых Глеб, беря на пушку. Видя перед собой лицо Кескова, он сейчас отчетливо сознавал, что тот хорошо понимает, о чем идет речь, а, стало быть, все эти события каким-то образом связаны между собой.
Уловив, как собственный голос немного надтреснул, Кесков попытался унять волнение. Его окончательно завели в тупик последние вопросы. Словно Глеб видел все собственными глазами. И знал о событиях и участниках точно так же, как знал о них он. Отозвался глухо:
— Кто закопал? Я-то тут причем?
— В дурака играешь? — угрюмел Глеб.
— Я ничего не понимаю! — пряча глаза, выдавил Кесков.
— Непонятливый? — бросил Глеб. — Придется растолковать! Если с Ольгой что-нибудь случится, я тебя живым в землю закопаю!
В ответ Кесков опять стал механически повторять то, что Глеб уже слышал. Его возмутило это, он едва сдержался, чтобы не ударить Андрея. По щеке металась нервная морщина. Откинувшись на спинку сиденья, он сделал паузу и выдохнул:
— Не говоришь мне по-хорошему, скажешь ему по-плохому, — показал на Исая. — Он развяжет тебе язык. Но лучше ты не доводил бы до этого. Скажи, где Ольга?
— У меня нет ответа, — надсадно буркнул Кесков, косясь на Исая.
— Напрасно. Я хотел, по-человечески, — сказал Глеб. — Но ты этого не понял!
— Ты это называешь «по-человечески»? — Кесков сделал намек на наручники.
— Ты жив и это уже хорошо, — отозвался Корозов.
— Браслеты сними, — попросил Кесков, дергая руками за спиной.
— А дальше что? — спросил Глеб.
— Я не умею разговаривать в наручниках! — с вызовом произнес Кесков.
— Этому не сложно научиться, — сухо усмехнулся Корозов.
Видя, что убедить Корозова в своей непричастности не удается, Кескову становилось тоскливо. Голова гудела, ища выход из положения. Чувство самосохранения говорило, что глупо и опасно долбить, как дятлу, в одну и ту же точку, когда визави известно многое. Он сжимал толстоватые губы, чтобы они не подрагивали предательски. Отрицать можно до определенного момента. Но при этом надо не заиграться, поймать тот миг, когда нужно уже не только уметь отбивать мячи, но уметь делать свои подачи. Сейчас такой момент настал. Кесков почувствовал всем своим телом. Теперь ему требовалось сделать такие подачи, чтобы перенести игру на поле противника, обезоружить своими аргументами. Все так. Все так. Вот только где взять такие аргументы, которым Корозов поверил бы беспрекословно? А уж потом, куда кривая выведет. Кривая Кескова всегда выводила его к удачному финишу. Его и ныне не покидала надежда, что ему удастся обойти Глеба на повороте. Главное, не прозевать этот поворот. После паузы он проговорил:
— Ты меня подозреваешь в чем-то, а потому не доверяешь.
— Я хочу услышать ответы на вопросы! А затем уже решу, доверять тебе или подозревать, — парировал Глеб.
— Сними браслеты, если хочешь услышать меня, — сказал Кесков, — иначе разговора не будет! — Андрей блефовал, шел ва-банк, ему нужно было усыпить недоверие Корозова. Он рассчитал: если Глеб клюнет и примет его условия, тогда у него может появиться шанс на спасение. В этом случае он готов был сказать Глебу все, что тот хотел услышать, но сказать в собственной интерпретации, чтобы нельзя было проверить сразу, но что дало бы ему возможность сейчас разрядить обстановку и, возможно, выпутаться из паутины, в которую он так бездарно угодил. Иначе говоря, надо было обмануть Корозова, соврать так, чтобы это было неоспоримо при том, что он не знал, что именно известно Глебу. Не попасть в клещи, не оказаться в подвешенном состоянии. Но выиграть время и найти выход из положения.
Но Глеб не верил ему. Однако желание хоть что-нибудь узнать про Ольгу было настолько велико и неуемно, застилало глаза, что он готов был поверить даже телеграфному столбу, если бы тот намекал, что ему что-то о ней известно. За сведения о местонахождении жены он готов был отдать многое. Глянул на Исая. И, не произнося ни слова, сделал кивок головой, отдавая распоряжение снять наручники с рук Кескова. В глазах Исая мелькнуло сомнение. Следует ли делать это? Корозов недовольно насупился. Исай опустил стекло, отдал распоряжение охраннику снаружи. Тот, открыв дверь, снял наручники и снова прикрыл. Кесков с удовольствием размял пальцами запястья, думая, что первый раунд он уже выиграл. Глеб спросил:
— Ну? Я слушаю.
Лихорадочно соображая, как начать, Кесков тянул. От начала много зависело, потому что за всяким началом должно быть продолжение. Нужные слова никак не приходили в голову. Между тем, он видел, что именно таких слов ждал Корозов. И затягивать молчание теперь, когда с него сняли наручники, было подозрительно. Что и выразил своим следующим вопросом Глеб:
— Язык проглотил что ли?
Краем глаза Кесков заметил, как напрягся Исай. В голове Андрея метались мысли. Он хорошо смекал, что все надо выразить несколькими фразами. Но эти фразы должны стать толчком, чтобы вырваться из рук Глеба. Или сейчас, или никогда. Присутствие в машине Исая, по мнению Кескова, усложняло его положение. Тот явно не верил ему. Если Корозов был в нервно-взвинченном состоянии и готов, казалось, принять лапшу на уши, то Исай оценивал все без лишних эмоций.
Стреляя глазами сквозь стекла наружу, Кесков старался понять обстановку. На случай, если придется прорываться. Наличие большой охраны у машин его угнетало. Прорыв был сомнителен. Сомнут в два счета. Нет, здесь предпринимать что-либо подобное бессмысленно. Куда бежать? По дороге — глупо. А за каким забором тебя ждут? Да и кто даст перепрыгнуть через забор? Получается здесь в любой стороне — приговор себе. Но умирать он не собирался. Значит, выход один: вернуться в город.
А там, в гуще людской суеты, в геометриях строений, там он — кум королю. Но надо заставить Корозова возвратиться в суету городских улиц. Мозг у Кескова кипел. Наконец, он произнес первую фразу:
— Я не проглотил язык, Глеб. Поехали!