— Тогда я не должен умирать напрасно, — сказал Шелк и опять почувствовал пальцы Мускуса за ушами.
Кровь покачал головой, и неминуемая смертельная боль остановилась, балансируя на грани вероятности.
— И еще, мы только что купили твое заведение, а это может натолкнуть некоторых людей на мысль о нас. Ты сказал кому-нибудь куда направляешься?
Вот оно. Шелк был готов соврать, если понадобится, но предпочел бы увильнуть от ответа, если бы смог.
— Ты имеешь в виду одну из наших сивилл? Нет, никому из них.
Кровь кивнул, опасность миновала.
— В любом случае это могло привлечь чье-либо внимание, и я не знаю в точности, кто тебя видел. Кроме Ги, конечно; она говорила с тобой и все такое. Могет быть, она даже знает твое имя.
Шелк не смог вспомнить, но на всякий случай сказал:
— Да, знает. Разве ты не доверяешь ей? Она — твоя жена.
Мускус за его спиной громко хихикнул. Кровь захохотал и свободной рукой хлопнул себя по бедру.
Шелк пожал плечами:
— Один из твоих слуг говорил о ней как о хозяйке. Конечно, он подумал, что я — один из твоих гостей.
Кровь вытер слезы с глаз.
— Я очень люблю ее, патера; она — самая привлекательная шлюха в Вайроне, очень ценное имущество. Но что касается этого… — Кровь отмахнулся рукой от этой темы. — Я собирался сказать тебе, что скорее хотел бы видеть в тебе друга, а не врага. — Увидев выражение лица Шелка, он опять расхохотался.
— Мою дружбу легко завоевать, — сказал Шелк как можно более небрежно. Именно этот разговор он воображал себе, когда разглядывал виллу с верхушки стены; он лихорадочно вспоминал гладкие фразы, которые отрепетировал. — Верни мой мантейон Капитулу, и я всю оставшуюся жизнь буду благословлять тебя. — Капля пота скатилась со лба на глаз. Опасаясь, что, если он полезет за носовым платком, Мускус подумает, будто он ищет оружие, Шелк вытер лицо рукавом.
— Не думаю, что это можно назвать легким выходом для меня, патера. Я выложил за твое заведение тринадцать тысяч, и я больше никогда не увижу ни одной карты из этой суммы. Нет, я думал о другой дружбе, выгодной для меня, а вот это я люблю всегда. Ты — самый обыкновенный вор. Сам признался. И я, тоже. — Кровь встал с кресла, потянулся и с восхищением посмотрел на богатую обстановку комнаты. — Почему мы, такие одинаковые, должны кружить друг вокруг друга, как пара котов, пытаясь растерзать один другого?
Мускус погладил волосы Шелка.
— Прекрати! — почувствовав отвращение, сказал Шелк.
Мускус подчинился.
— Ты храбрый человек, патера, и к тому же изобретательный. — Кровь прошелся по комнате и уставился на серо-золотое изображение Паса, выносящего приговор потерянным душам: одна голова — мертвенно-бледная от гнева, вторая определяет их судьбу. — Если бы я был на твоем месте, я бы не стал пытаться делать такое с Муском на вилле, но ты попытался и тебе сошло с рук. Ты молод, силен, и еще у тебя есть пара преимуществ, которых нет у нас. Никто даже не заподозрит авгура, и ты получил хорошее образование — лучшее, чем я, не могу не признаться. Скажи мне, как вор вору, разве ты кишками не знал, что поступаешь неправильно, пытаясь украсть мою собственность?
— Конечно знал. — Шелк замолчал, пытаясь собраться с мыслями. — Но бывают случаи, когда нужно выбрать одно из зол. Ты — богатый человек; даже без моего мантейона ты останешься богатым. Зато без моего мантейона сотни семей в нашей четверти — люди, которые и так очень бедные — станут еще беднее. Я решил, что это неоспоримый аргумент. — Он остановился, ожидая страшной боли от костяшек Мускуса. Когда ее не последовало, он добавил: — Ты предложил, чтобы мы говорили как один вор с другим, и я предполагаю, что ты предложил мне говорить начистоту. Так вот, говоря откровенно, я и сейчас считаю точно так же.
Кровь опять повернулся к нему лицом:
— Конечно, патера. Я диву даюсь, что ты не смог изобрести такой же хорошей причины, чтобы застрелить Ги. Эти твои боги весьма часто делают страшные вещи, верно?
Шелк кивнул:
— Да, страшные, на первый взгляд. Но боги — наши повелители, и могут делать с нами то, что считают нужным, как ты без угрызений совести смог подрезать крылья своей домашней птице. Но я — не повелитель Гиацинт.
Кровь хихикнул:
— Ты — единственный из живущих в витке мужчин, который так думает, патера. Ну, оставляю тебе вопросы морали. В конце концов, это твой бизнес. Вернемся к моему, и вот какая у нас очень простая маленькая бизнес-проблема. Я заплатил городу тринадцать тысяч за твой мантейон. Как ты думаешь, он действительно столько стоит?
Шелк вспомнил свежие юные лица детей в палестре и усталые счастливые улыбки их матерей; сладкий дым жертвоприношения, поднимающийся с алтаря в небо через божьи ворота в крыше.
— В деньгах? Он не имеет цены.
— Точно. — Кровь посмотрел на игломет, который он держал в руке, и сунул его в карман вышитых штанов. — Это именно то, что ты чувствуешь, и вот почему ты пришел сюда, хотя знал, что тебя могут убить. Кстати, ты не первый, кто пытался проникнуть в виллу, но ты первый, кого мы поймали внутри дома.
— Хоть какое-то утешение.
— Так что я восхищаюсь тобой и думаю, что мы могли бы делать дела вместе. На свободном рынке, патера, твое заведение стоит ровно тринадцать тысяч карт, и ни одним несчастным битом больше или меньше. Мы знаем это, потому что оно продавалось всего несколько дней назад, и именно за такую цену. Так что это цена бизнесмена. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
Шелк кивнул.
— Будь уверен, у меня есть планы на него. Прибыльные планы. Но это не единственная возможность, и вот мое предложение. Ты говоришь, что он бесценен. А бесценность означает очень большие деньги. — Кровь облизал губы, его глаза сузились, тяжелый взгляд вперился в лицо Шелка. — Как человек, который извлекает лилейный доход из всего, что может найти, но никогда никого не обманывает, я скажу, что мы разделим разницу. Я продам его тебе, если ты заплатишь мне вдвое больше того, что заплатил я.
Шелк начал было говорить, но Кровь поднял руку:
— Давай разотрем это так, как должны делать воры в законе. Я продам его тебе за двадцать шесть тысяч карт и заплачу все издержки. Никаких трюков, никакого раздела собственности. Ты получишь все, что есть у меня.
Надежды Шелка, которые поднимались все выше с каждым словом, рухнули в пропасть. Неужели Кровь действительно думает, что он богат? Он знал, что есть миряне, считающие каждого авгура богачом.
— Я уже перечислил тебе все, что у меня есть, — сказал он. — Все вместе это стоит двести карт. Все имущество моей мамы стоило намного меньше двадцати шести тысяч карт, и Капитул забрал его себе, когда я принес обеты.
Кровь улыбнулся:
— Я не дурак, патера. Хочешь еще выпить?