Разложив все, я вышла в зал. Альбина и его людей уже не было, уехали. Судя по тому, как обсуждали их на улице люди купца, про Генри Альбин сказал, будто тот попытался его обворовать. Удобная легенда, спасибо ему. Джулия стояла у стола с корзинкой рыбы, переминалась с ноги на ногу, будто чужая. Глаза покраснели и нос тоже.
– Мы взяли рыбу, – сказала она, пытаясь держаться как ни в чем не бывало. – И еще сливок, ведро молока, сыр и…
– Рыба! – от души обрадовалась я. – Какие же вы молодцы!
Я поговорю с сестрой, но попозже. Когда станем возиться с бельем на заднем дворе, где из лишних ушей будут только кроличьи. Когда она немного успокоится и успеет все обдумать – наверняка все это время она будет придумывать, как бы оправдаться, и я выслушаю аргументы. К тому времени я сама успокоюсь и подберу нужные слова – смогу ли я объяснить, чем она рисковала? Даже в нашем мире, а уж здесь…
– Каша пропала, так что давай быстро поставим свежую, как раз к полудню сварится, – сказала я. – А рыбу сейчас вместе почистим, натрем солью и травами, а вечером запечем на решетке. Из голов и хвостов сварим суп на завтра.
– Давай. – Вопреки моим ожиданиям, Джулия не расслабилась, поняв, что прямо сейчас никто ее ругать не собирается, а, кажется, напряглась еще сильнее. – Сейчас Бланш позову, чтобы быстрее было.
Пока она бегала, я прочитала все, что написал Эгберд – увиденного и услышанного он не исказил. Подписала полным именем, и по приказу командира Годфри рванул за Альбином, передать подписанные протоколы. Выбрал ли он парня потому, что тот был младшим в их компании, или, увидев заплаканное лицо Джулии и услышав, как Годфри просил поговорить со мной без свидетелей, сделал выводы и отослал подчиненного проветриться?
В шесть рук дело в самом деле пошло быстро. Бланш поглядывала то на меня, то на Джулию, и видно было, что ее распирает от любопытства. Но я старалась держаться как ни в чем не бывало, а спросить она не могла: в зале постоянно были посторонние. Ходили туда-сюда гости, то с вещами, то посидеть за столом и выцедить пару кружек пива, пока топится баня. О чем-то переговаривались в дальнем углу Эгберд и Джеффри. Словом, даже если бы я и хотела удовлетворить любопытство младшенькой, не смогла бы этого сделать. А в довершение всего, я не хотела поощрять неуместное любопытство. Да, Джулия сглупила, но кто не делал глупости в тринадцать! А все, что я по этому поводу думаю, останется между мной и ней, нечего Бланш совать нос в чужие дела. Не дорос еще.
Наконец, пшенка – чтоб этому Генри икалось! – сварилась. Рыба, завернутая в холстину, осталась мариноваться, продукты, которые девочки принесли из деревни, заняли свое место в кладовой. Среди прочего оказалось целое ведро молока, и я предвкушала, как завтра сварю молочную овсянку – несмотря на то, что каши мы ели каждый день, мне не хватало именно молочных – а оставшееся оставлю скисать, чтобы из простокваши сварить творог.
Я любила творог хоть сладким, хоть острым и уже начала по нему скучать. Перетру с солью, зеленью и чесноком и подам или на подсушенном хлебе, или на половинках вареных яиц. А сыворотка пойдет в хлеб, или… замесить пресное тесто и налепить вареников? Надо сделать сперва небольшую порцию, нам и магам, если понравится, можно и для гостей наварить.
Но это не сегодня и даже не завтра, а пока – стирка. Заодно и с Джулией поговорю, хотя я так и не придумала, как начать разговор и что сказать.
Но Джулия, по-видимому, решила, что лучшая защита – нападение.
– Что, будешь ругать? Или сразу розгу возьмешь? – поинтересовалась сестра, едва я пристроила на огонь котел с бельем.
Я оторопела. Сестра вообще так не разговаривала, а уж со старшими и подавно. Подавила желание рявкнуть «как ты смеешь говорить со мной в таком тоне!» – и как можно спокойней произнесла:
– Что тебе ответил Годфри?
Она опустила голову, разом став тем, кем и была на самом деле – расстроенным подростком.
– Что для него мое внимание – большая честь, которой он недостоин. И что я непременно составлю счастье достойного мужчины, когда вырасту.
Я с трудом удержала серьезное лицо – Годфри ответил ровно так, как следовало бы ответить девушке, если она не намеревается принимать предложение руки и сердца, но и оскорбить кавалера отказом не хочет.
– Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать, что тебе не нужны другие мужчины, и ты желаешь составить именно его счастье?
Джулия покраснела еще сильнее, в глазах заблестели слезы, и я поняла, что именно так она и сказала. Где же она нахваталась этого всего? Ладно пушкинская Татьяна романов начиталась, а эта-то с чего?
Ответ я получила тут же.
– Ты сама говорила, что если ничего не делать, то ничего и не будет, и следует брать судьбу в свои руки!
Ага, значит, я дурно влияю на подрастающее поколение. Хотя, возможно, и в самом деле дурно влияю. Как там Альбин сказал – разговариваю, как с равными? Четверка наемников и сэр Максимиллиан наверняка удивились, но промолчали, а иные могут и оскорбиться. А девочки, глядя на меня, решили, что если мне спускают подобное, то и им такое поведение дозволено. Но даже из памяти Евы я не могла вытащить, как правильно себя вести – просто потому что она знала это с младенчества, впитала, сама того не осознавая, без слов. А, может, тоже не умела держаться в обществе, мать-то у нее была знатной. Графы Лайгон – люди не из последних.
– Я говорила так о делах, а не о мужчинах, – ответила я.
Нельзя срываться и орать, ни одного подростка никогда не переубеждал скандал. Все мы, взрослея, учимся, набиваем шишки, я и себя-то толком не могла назвать взрослой, и потому мне сейчас отчаянно не хватало уверенности. Может, я в самом деле все только порчу.
– Разве для девушки могут быть дела важнее замужества? Сама-то, вон, даром времени не теряешь, а я что, хуже? – парировала сестра.
Я открыла рот возразить, но Джулия не унималась:
– И не говори, будто между вами ничего нет! Я вижу, как вы друг на друга смотрите! Знаю, что Альбин ночью сюда примчался! Что его ранили, когда он ехал от нас.
– Он приезжал к Эгберду!
– Ага, к Эгберду!
Я вдохнула. Медленно выдохнула. Спокойствие, только спокойствие.
– Я – совершеннолетняя. Он тоже. И мы оба знаем, что делаем и чем это грозит. – Ему – ничем, я могу очень дорого заплатить за это увлечение. – Ты – еще не взрослая.
– Но и не ребенок, как Бланш! У меня уже несколько раз была лунная болезнь, ты сама мне объясняла, что делать!
Да. Мать Джулии умерла, с мачехой мы так и не смогли сдружиться, и Джулия, обнаружив кровь, пришла к сестре, решив, что умирает. Все-таки природа здорово ошиблась, когда сделала так, чтобы тело становилось взрослым раньше разума.
– И ростом я уже почти с тебя, а грудь и вовсе больше! Или ты завидуешь, что я красивее?
Это меня добило.