– Не взяла,– пискнула я обморочно. Черт. Зачем я вообще начала рассказывать про свой позор? Вчера, когда я явилась на порог подруги, выглядела я по всей видимости очень не очень, говорить не могла, только бессвязно всхлипывала и тряслась, как собака больная чумкой. Поэтому рассказала я ей сокращенный вариант моей сумасшедшей истории. Ровно до момента подписания контракта.
– Это шутка, да? – прищурилась Леська. Я сжалась на табуретке, пытаясь превратиться в бактерию. Подруга размеренным шагом пересекла кухню и ухватилась за пульт от телевизора. В моменты сильных душевных волнений ее действия никогда не поддаются логике. Сейчас Лисена молча защелкала кнопками, хаотично переключая каналы. – Как думаешь, если я тебе в ухо дуну, эхо услышу, или свист там какой? Ну как когда в вакуум орут, – наконец отмерла она, остановившись на идиотском канале светской хроники. Странный рандом у моей подружейки.
–В в вакууме звук не распространяется. Там материя, понимаешь…– господи, зачем я умничать начала? Олеська стала похожа на готовящегося к нападению бородавочника.
–Все ты виновата. С идеями своими гениальными. А я не такая, я не умею быть акулой, как…– всхлипнула я, отгрызая попку вялому огурцу, и при этом бездумно глядя в экран телевизора. Подавилась чертовым овощем, закашлялась. – Это он, черт, Леська это же…
– Кто акула? – прорычала подруга, треснув меня со всей силы по горбу.
– Каракула, блин. Это же он, он, он, – некультурно ткнула я пальцем в экран, с которого смотрел на всех с высока мой ночной любовник.
– Твой дефлоратор Муромцев? – простонала Леська с придыханием.– Он же…
–Ля-ля- ля,– заткнув по детски уши пальцами заголосила я и закрыла глаза, лишь бы не видеть и не слышать того, что говорила Олеська, восторженно закатив ясны очи так, что вероятнее всего смогла увидеть свои же извилины.
– Собирайся,– выткнув мои пальцы из слуховых ходов приказала подруга.
– Кудай то?
– Поедем в гости к самому завидному холостяку нашей великой необъятной страны,– хмыкнула поганка фурия, которая раньше выглядела как моя любимая приятельница, а сейчас была похожа на злобную курицу из мультика.
– Ни за что,– выдохнула я. Леська замолчала на полуслове, и как то странно посмотрела в мою сторону.
Глава 4
– Да впервые в жизни я эту девку видел. Это не наш контингент. Я вообще удивился, когда вас увидел в компании этой особы, – дернул плечом официант, брезгливо скривив губы. – Виктор Романович, что-то случилось? Обокрала вас эта лохушка, или…
– Появиться, позвонишь сразу. Понял? – Муромцев поморщился, бросил на стол купюру, даже не глянув на ее номинал и молча пошел к выходу. На хрена он вообще сюда приперся? Словно черт его толкал, не иначе. Эта поганка Марджери украла у него очень важную вещь – покой и уверенность в собственной непогрешимости. Зачем ему глупышка эта непонятная, не мог себе объяснить этот сильный, уверенный в себе мужчина. Ее проблемы… Он может тучи разогнать над гребаным хмурым городом, а неприятности праведницы – шлюхи решил бы щелчком пальцев, а потом… Вот это «потом» его больше всего и бесило, выводило из и без того шаткого равновесия. Искал он девку совсем не для того, чтобы побыть добрым Самаритянином. В конце концов, миллион то она взяла, поборола брезгливость. Нет, Виктор просто снова хотел ощутить тот восторг, которого давно не испытывал ни с одной из холеных, оборзевших баб, при мысли о которых брюки не трещали по швам. Чертова дура…
Он вдохнул пропахший бензином и выхлопными газами пыльный воздух и вздрогнул от резкого звонка мобильника. Посмотрел на дисплей и едва сдержался, чтобы не запулить дорогой телефон в ствол растущего неподалеку дерева.
– Романыч, твой отпрыск у нас. В этот раз…– голос несущийся из мембраны, искаженный расстоянием сегодня был взволнованнее обычного.
– Плевать,– выплюнул Муромцев, твердо решив, что сейчас отключится и заблокирует этот контакт к чертям собачьим. К горлу подскочила едкая тошнота. – Мне надоела эта евпатория, полкан. Делай с чертовым ублюдком то, что давно было надо. Банкуй, Василий. Я затыкался подчищать хвосты за наследничком.
– Дело серьезное, Романыч. Там такой срок корячится…
– Еду,– нехотя выдохнул Виктор, доставая из кармана ключи от машины. На его репутации сын преступник отразится не самым восхитительным образом. И это жутко бесит.
Сына Муромцев увидел только через два часа. И в отличие от выжатого, словно лимон, Виктора Романовича, выглядел он уверенно и самодовльно. Сидел, развалившись на казенном стуле, словно на троне, и на губах его блуждала улыбка, которую захотелось смазать, вымарать. А потом пойти и принять душ с хлоркой, попытаться смыть с себя боль женщины, которой он предлагал деньги за жизнь ее единственной дочери, находящейся сейчас в реанимации. Болтающейся между жизнью и смертью, из-за этой мрази, уверенной в своей безнаказанности.
– Я свободен? – насмешливый голос сына резанул, словно удар хлыстом.– Нищие купились, отец?
– Нищие? – прорычал старший Муромцев, ослепнув от алой пелены, свалившейся ему на глаза. – Ты чуть не угробил девочку. Ей исполнилось восемнадцать, сука. Вчера. Она отмечала день рождения. Мать копила деньги, чтобы она нормально отпраздновать могла совершеннолетие, не хуже других. Что ты ей подсыпал, ублюдок? – ярость вырывалась толчками. Глаза матери, единственный ребенок которой, скорее всего останется инвалидом, он никогда не сможет забыть, во сне будут являться. Она бросила ему в лицо поганые деньги, которыми он позорно пытался выкупить урода, сидящего напротив и ухмыляющегося по клоунски. Бросила, а потом безвольно собирала их с пола. Дочке нужно лечение. Виктор Романович очнулся, только почувствовав саднящую боль в кулаке и услышав хруст. Наконец смог увидеть сына, с лица которого словно ластиком стерло нахальство. И в глазах его он страха не увидел. Скорее ненависть.
– Романыч, ты без фанатизма, не хватало еще, чтобы на нас повесили издевательство над заключенными, – Василий перехватил его руку, занесенную для следующего удара. Господи, где же он так ошибся? Когда милый малыш превратился в это уродливое подобие человека, не ценящего жизни других людей? – Слушай, девку мы спишем. Найдем доказуху, что она сама нажралась дури. Подмажем подружкам этой дурехи. Они за деньги все подпишут. Тут по другой статье корячится не хило. Хранение и распространение – пятнашка минимум. Там я уже не смогу помочь, надо задействовать бугров, а это другой ценник.
– Вась, у тебя есть дочь кажется,– устало потер переносицу Муромцев.– Как бы ты спал, если б вот такая мразь сделала из нее овощ? Из здоровой девочки? Есть суд пострашнее человеческого. Пакуй его по полной.
– Убил бы,– честно ответил полковник, проникаясь к этому зажравшемуся мужику подобием уважения.
– Отец, ты что, реально, из-за этой…? – голос Ромки дрожал, и наконец то в нем появились нотки страха.– Ей цена – сотка в базарный день. У этой курвы сиськи ведерные, сука, строила из себя целку, миразь, профура, мать ее. И ты готов…