– Я выше, – протянула руку и наслала на демона ещё одно проклятье – чесотки. – А теперь пошли.
– И что ты сделала? – Прямых доказательств у мага не было, но чутьё, видимо, работало на все сто процентов.
– Абсолютно ничего, – заверила ведьма искренне, благо последнее проклятье без слов насылалось. – Ну, так мы идём или ещё на лугу посидим?
Не отвечая, маг молча нашёл и сжал мою ладонь… второй своей рукой тут же почесал плечо, но я на это никак не отреагировала, только улыбку в уголках губ задавила.
И мы пошли. В тишине и тьме, и шли мы так уверенно, что нехорошее предположение начало шевелиться где-то внутри, а к краю луга оно и вовсе сформировалось в вопрос:
– Ты видишь в темноте?
И как-то мне так нехорошо вдруг стало, особенно, когда Айзек холодно подтвердил:
– Отчётливо.
Тишина. Мы всё ещё идём, только я себя очень напряжённой чувствую, а демон уже во всю чешется.
– Веля, – рыкнул в итоге именно он, вздохнул очень тяжело, подавляя, видимо, все рвущиеся наружу ругательства, и только очень укоризненно сказал: – Ведьма!
А кто спорит-то?
Луг закончился как-то очень уж неожиданно, и только после того, как последний цветок остался позади, Айзек поднял ладонь и призвал огонь.
Яркое алое пламя затанцевало на кончиках пальцев, роняя на всё вокруг неровный, нечёткий свет, в котором всё же получалось разглядеть кусты и деревья начавшегося леса, а ещё самого демона, который, поймав мой взгляд, вроде как даже виновато сказал:
– Заклинания стало сложно контролировать, огонь подчиняется мне беспрекословно.
Ведьма промолчала. О том, что это демон над Айзеком контроль берёт, постаралась даже не думать, ибо жутко и бежать хочется.
Я вообще ни о чём старалась не думать, потому как мысли обычно такие кульбиты выписывают и к таким выводам приводят, что хоть стой, хоть падай. Так что я не думала. Просто переставляла ноги, позволяя молодому магу уводить меня всё дальше и дальше в лес – сначала по едва видной тропке, затем через кусты и заросли травы.
В молодой берёзовой роще Айзек неожиданно вспомнил, что у него рот есть, которым иногда пользоваться можно. В смысле, демон решил поговорить.
– Почему ты решила ведьмой стать? – Не лучший вопрос для начала разговора, о чём я ему молча и сообщила, глянув недовольно и предупреждающе.
И ещё целую минуту мы шли молча, а потом мужчина добавил:
– И не просто ведьмой, а чёрной. На что повелась? На вседозволенность? Говорят, чёрные из всех ведьм самые наглые и самые высокомерные.
– Врут, – всё же отозвалась я, даже не взглянув на мага, а делая вид, что увлечена попытками разглядеть окружающий нас лес.
– Да? – Хмыкнул демон, которого, в отличие от меня, вообще не волновало, куда мы там идём и куда по итогу выйдем. – А кто тогда самые-самые?
У меня не было желания отвечать, в целом разговаривать с ним не хотелось, и я молчала какое-то время, а потом всё же негромко произнесла:
– Белые.
– Белые ведьмы самые высокомерные? – Тут же переспросил маг с удивлением. – Ты ничего не путаешь? Вообще-то, как раз белых ведьм причислили практически к святым, а вас, чёрных, массово ненавидят и презирают.
А то я не знаю. Так нас потому и не любят, что мы в борьбе за человеческую любовь не участвовали, а выполняли свой прямой долг – помогали, защищали, оберегали. Это белые, морские, горные и болотные народное признание делить пытались, по итогу белые самыми коварными оказались, горные и болотные как вид вообще исчезли, из морских лишь часть уцелела – те, которые самые сообразительные оказались и в море нырнуть успели.
А белым поверили. Белых полюбили. Им доверять начали, их советов слушать стали, вот так и вышло, что о белых ведьмах теперь в храмах молятся, как о защитниках от тёмных сил, а всех остальных… Эх, не будем о грустном.
– Вель? – Айзеку моё молчание почему-то не понравилось.
– Помолчи, – попросила я очень даже вежливо, не имея никакого желания говорить с ним вообще, а тем более о том, почему я чёрной ведьмой стала.
Послушался ли меня маг? Ага, два раза.
– Я просто хочу понять, Велена, – принялся он настаивать, вроде как одобрительно сжав сильнее мою ладонь.
– Я просто хочу, чтобы ты помолчал, – начала я злиться и руку свою забрать попыталась, но не позволил.
Сжал сильнее, а потом и вовсе остановился, меня лицом к себе развернул, рывком прижал к груди своей каменной.
– Велена, Веля, Велечка, – принялся нашёптывать куда-то мне в волосы, – расскажи мне, ведьмочка, я помогу, я…
– В чём поможешь? – Психанула ведьма, всё же вырываясь и на два шага назад отступая. Уже там я поняла, что демон меня обнимал рукой, на которой пламя танцевать и тёмный лес освещать продолжало, и вообще неясно, как не поджёг только. Но меня это разозлило ещё больше. – Не с чем мне помогать, демон. У меня всё в полном порядке, а даже если и нет, то помощи я у тебя просить точно не буду.
Лицо мага, освещаемое всполохами алого пламени, окаменело. Просто окаменело, застыло непроглядной маской, и только чёрные глаза начали стремительно алеть…
И я не хотела, совсем не хотела ничего делать, но Айзек, не вняв моим словам, рот открыл и попытался ещё что-то сказать…
Не успел. Я проклятье вечной немоты раньше выдохнула. Постояла минуту, прикрыв глаза и пытаясь успокоиться, затем подошла, демону в лицо не глядя, молча за руку его взяла и сама дальше повела.
Через пару минут абсолютной тишины, в которой только ветки у нас под ногами хрустели, выяснилось, что веду я нас не туда. Нет, Айзек не сказал, он только вздохнул тяжело и немного направление изменил.
Дальше мы шли молча.
Жаль, но проклятье немоты спало с Айзека уже примерно через десять минут.
– Зачем ты так, Вель? – Вопросил он показательно спокойно, даже безразлично. Я не ответила, демон продолжил: – Я же понять тебя пытаюсь.
Середина ночи, я устала, пережила за сегодня два нападения демонов, лишилась дома и, кажется, стала хранителем леса, и всё, чего я сейчас хочу – упасть и уснуть. Уже хоть куда-нибудь. На всё остальное у меня ни желания, ни сил.
Вздохнув, промолчала вновь.
К сожалению, снова не смолчал маг:
– Что, Вель? Расскажи мне.
Не знаю, что на меня повлияло. Печальный, искренне сочувствующий голос демона или его взгляд, но я почему-то тихо сказала:
– У меня больше дома нет.
Маг с шага сбился, споткнулся о какую-то корягу, едва не упал, но устоял. И ещё десяток шагов сделал в молчании и в сильном напряжении, а затем с трудом выговорил вопрос:
– В каком смысле?