Светоч - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Шубникова cтр.№ 57

В сенях увидала Глеба: стоял, подпирал стену крепкой спиной.

– Очнулась? Думал, что не проснешься. Который день спишь.

– Глеб, зачем меня в свой дом повез? К чему сплетни?

– Сплетни пустое, – шагнул ближе, навис над ведуньей. – До осени всего ничего, а там женой войдешь в мои хоромы.

– Нет, – покачала головой. – Беду на тебя кликать не стану. Глеб, дорог ты мне, а потому и твоей не буду.

Чермный долго молчал, жёг взглядом, а уж потом и высказал:

– Нежаты опасаешься? Думала, не знаю, что донимает тебя? Так не бойся, ничего он не сотворит. Не будет беды ни тебе, ни мне. Веришь?

– Глеб, что удумал? – Влада испугалась, почуяла недоброе.

– Что удумал, то не твоя забота.

– А что ж тогда моя?

– Я, – руки протянул, обнял и к себе прижал. – Твоя забота меня любить, детей мне рожать. Место твое в моем доме и нигде более.

И хотела обнять в ответ, прижаться щекой к широкой груди слушать, как бьется сердце его горячее, а не смогла. Обида взяла за живое, скрутила нутро, царапнула:

– Все порешил, значит? Сам-один? – толкнула парня. – Где мое место, я сама знаю. Ты моя забота? Так не хочу, чтоб заботой был, хочу, чтоб отрадой стал. А какая же радость в неволе? Плохую ты себе жену присмотрел. Вольную. Почитай три зимы сидела взаперти, мужа ждала, разумела многое. Дар во мне, и я с ним неразлучна теперь. Живью он людской правит, от смерти обороняет, что раньше срока пришла. Болезных не брошу, в беде не оставлю. Не жди от меня того, о чем сказал. Об том упреждаю, чтоб потом не мучился и мною не тяготился. Запереть можешь, а счастливой стать не заставишь.

Ждала от него слов обидных, а дождалась иного:

– Стану отрадой, – провел пальцем по Владкиной щеке. – Только и ты обещайся моей быть. Плохо мне без тебя, житья нет. А как тебя радовать, если сам в тоске?

И что сказать в ответ на такие речи? Только вздыхать сладко, и льнуть щекой к руке его ласкающей. Владка и льнула, и вздыхала. Опомнилась тогда, когда прижал к стене и принялся жарко целовать.

– Глеб… – шептала, отворачивалась, но за рубаху его держалась крепко. – Бесстыдник, пусти. Матушка твоя в дому… Увидит…Глеб…

– А если б не матушка… – шептал, поцелуями сыпал бессчетно, – тогда бы не отворачивалась? Влада, не отталкивай, подари малый миг…

Руками обвила-опутала, целовала крепко: и его дарила, и себя радовала. И навовсе бы разума лишилась, если б не окутало видением. Да таким, что еще жарче стало! Провидела Глеба на ночном бережку и себя вместе с ним. Река спокойная, месяц блесткий, а шепот жаркий и губы горячие. И любовь сладкая-дурманная до искр в глазах….

– Влада, любая, нынче приходи на Волхов как ночь падёт… – целовал шею белую. – Ждать стану….

И хотела отказать, а не смогла. Знала, что бедой аукнется, но сама себя и оправдала видением, что послала Лада Пресветлая. Чай, против воли богини идти невместно.

– Приду, – прошептала тихонько.

– Скажи еще раз, ушам не верю… – вцепился в плечи на себя смотреть заставил. – Придешь? Сама придешь? Ужель за косы из окна тянуть не придется?

– Приду, Глеб. Пусти, пора мне, – поцеловала легонько в теплые губы и пошла из хором.

Как на подворье ступила не помнила, знала одно – такой радостью уж давно не полнилась. Сердце пело, дышалось вольно и счастливо.

– Княже, сам рассуди, сколь деньги упустим! – Гостомысл, а вместе с ним и другие Скоры загудели, зашумели согласно. – Ты отдай нам лесок с той стороны Волхова, а мы уж сами порубим. Слышишь, топоры стукают? Городище начали править. Так дерева надобно. Мы уж по деньге накинем на каждый ствол и все.

– Не смей, – Нежата надавил голосом. – На беде людской наживаться? Крамолы жаждешь? Так будет! Тогда не обессудь, полетят головы. Народ сам тебя на куски разорвет и никакое злато не поможет!

– Остынь, – глава рода приподнялся с лавки. – Ай позабыл, кто тебя на стол возвел? Так напомню, чай не гордый. Гостька горстями злата сыпал посадникам! Где б ты был без рода?! Нос кверху дерешь?!

– На князя кричать? – вызверился Нежата на отца, кулаки сжал до хруста. – Извергнусь из рода, что делать станешь?! Пока я на столе, тебя не трогают. Гостьку тоже. Спихнешь, так пожалеешь!

– Нового посажу, – отец не убоялся ни угрозы, ни посула. – Дурное дело нехитрое. Ты за смерть Завида еще не расквитался. Что лупишься, княже? Глебка все еще землю топчет! Ты род свой позоришь! Вторым днем стукнем в колокол, и прощевай, Нежата!

– Стращаешь? Не боязно! Дружина под моей рукой! – упирался, бодался взором с отцом.

– Лес отдай, кому говорят! А Гостька за посады ответит, горой за тебя встанет. И так будет долгонько. Просидишь до самой своей кончины!

Нежата умолк, разумея, что без помощи ближников стол его не стол вовсе, а худая лодчонка, что в любой день потонуть может. Не хотел на горе людском наживаться, но иначе власти не удержишь, славы и силы не стяжаешь.

– Нежатушка, – подполз толстогубый Деян, – ты и не заметишь, как порубим. Продадим скоренько, да и тебя не забудем. Вон Мирославушка твоя терем себе хочет. Так мы вмиг поставим. Ты только пусти нас за Волхов и глаза прикрой на лишнюю деньгу со ствола. А что народец-то? Чай, золотишка припрятали, вот и пришла пора в кубышки лезть. Не обеднеют.

Долго молчал князь, мыслил, а потом кивнул.

– Вот и хорошо! – Гостомысл ощерился улыбкой. – А я уж утресь выкрикнул на погорелом торжище новую цену.

Сдержал Нежата злобу, разумея, что без него все и порешили. И лес порубили, и деньгу накинули, и торговать стали. Но запомнил, задумал дать укорот жадным.

– Идите, – молвил тихо.

– Гонишь? – отец ухмыльнулся нагло.

– Пошел вон, – прошипел Нежата. – Пока не позову, в хоромы мои не лезьте. Кто не разумеет с первого раза, боле жалеть не стану. Вон.

Смолчали родственники, опустили головы и потянулись к дверям. Вышли тихо, будто мыши.

Князь походил по большой гридне, а потом замер у оконца, глядя на жаркую улицу и пыльную стогну.

– Нежатушка, – вошла тихо Мирослава. – Мне б терем свой. Чай, не простая, княгиня.

– Вот скажи мне как на духу, об ином не думается тебе? – Скор ярость сдерживал. – В городище едва тризны справили, народу вымерло, а ты об новом тереме?

– Так… – растерялась жена, – об чем же мне думать? Дитё у меня, княжий сыночек. Его оберегаю.

– Ты ж не простая, княгиня, так ужель, кроме чада и снеди ничего не надобно?

– Ой, да что ты, – махнула белой рукой, засмеялась. – Думок ворох, все верчусь, кручусь. Вот утресь думала, что сапожки стерты у меня. А Добрынюшке рубашонки маловаты. Шкуры бы на лавке сменить, линяют. И бочку позади хором побольше надо. В дождь все через край, а ты ходи, меси грязь ногами.