– Ясно, – кивнула я, потянувшись за чайником, в котором обнаружился весьма душистый черный чай. – И занимательно. Но мне гораздо интереснее другое. А именно: какого черта ты бросил нас с мамой? Почему до недавнего времени мне втирали, что ты умер? Как ты вообще умудрился оказаться в нашем мире?
Колт снова вздохнул, у него даже плечи слегка поникли, словно своим вопросом я уронила на них бетонную плиту. Однако и в этот раз он быстро справился с собой, расправил плечи и тихо признал:
– Так давно все это было…
– Да уж, лет двадцать назад, – фыркнула я раздраженно. – Только не говори, что забыл, как попал в чужой мир и заделал там ребенка.
– Нет, конечно, не забыл, – нахмурился Колт. – Но все это… сложно будет объяснить.
– А ты попытайся.
Он уставился в какую-то одному ему видимую точку в центре стола, побарабанил пальцами по темному дереву и наконец начал:
– Я тогда был солдатом, и у нас шла война с некромантами. В тот день я отбился от отряда, мертвецы загнали меня в угол… точнее, в известный тебе туннель. Из-за ранения сражаться достойно я уже не мог, мне оставалось только прятаться, но с мертвецами шел и один из некромантов, а от них особо не спрячешься. Быстро стало понятно, что второй выход из туннеля завален. Это был тупик. И должно было стать моим концом, но я не хотел с этим смириться. Я заходил все глубже, продолжая нащупывать магией путь, и в итоге прошел через своего рода портал. Откуда он там взялся и почему открылся мне, но не моим преследователям, – до сих пор не знаю. Быть может, отчаянная вера в то, что выход должен быть, открыла мне дверь. Или так было назначено судьбой. Как бы ни было, я вышел с другой стороны. Увидел Лелю и Глеба, после чего отключился.
Я вспомнила, как дядя рассказал, что они с мамой в юности тоже любили лазить по запретным местам. Представила, как они, будучи чуть старше меня, находят заброшенный туннель, собираются исследовать, а им навстречу выползает мужик в крови. Наверное, я бы сразу развернулась и побежала прочь так быстро, как только смогла. Примерно так мы и поступили однажды с приятелями, обнаружив на одном из объектов каких-то мутных не то бродяг, не то наркоманов. Разбираться не стали.
А мама с дядей, значит, решили бедняге помочь.
– Они тебя в больницу отволокли?
– Не совсем. Отвезли в какой-то дом в почти пустой деревне. С ними тогда был приятель-лекарь. Как мне потом объяснила Леля… твоя мама… Я показался ей странным, документов при мне не было, а ранения явно намекали, что я с кем-то серьезно повздорил. Она побоялась, что у меня возникнут проблемы с местным законом, поэтому решила действовать неофициально. И остальных убедила, что так будет лучше.
– Рискованно, если ты действительно был серьезно ранен. Мог ведь и помереть.
Колт неожиданно улыбнулся.
– Я живучий. Наверное, если бы тот приятель не смог помочь и стало хуже, они все же отвезли бы меня в больницу. Но мне всего-то и нужно было, что перевязать раны и дать немного покоя. Остальное тело сделало само. Но какое-то время твоя мама меня выхаживала. Подолгу была со мной, мы много разговаривали…
– Интересно, как? – буркнула я мрачно. – Парень, которого ты прислал за мной, молчал, пока мы не оказались здесь. В истинном мире, как он выразился. Мол, только здесь все говорят на одном языке, а на изнанке мы бы друг друга не поняли.
– Он просто поленился применять магию на вашей стороне. Дело не в истинности мира. На всю территорию Содружества наложены соответствующие чары, чтобы разные кланы и виды могли без проблем понимать друг друга. Это было необходимо для объединения. Но тот, кто знает, как работает эта магия, может применить ее в любом месте. Даже в вашем мире.
– Предположим. – Я пытливо посмотрела на него. – Но, полагаю, вы с мамой не только разговаривали, потому что от разговоров дети не родятся.
Колт наконец оторвал взгляд от невидимой точки и спокойно встретил мой.
– Между нами ничего не было. В тот раз. Я позволил себе только поцеловать ее, когда уходил.
– Уходил?
– Ну, война никуда не делась, я все еще оставался солдатом и не мог просто остаться. Как только достаточно окреп, вернулся к туннелю и нашел проход обратно в свой мир.
– Очевидно, история на этом не закончилась.
– Очевидно, – все так же спокойно согласился Колт. – Я думал о Леле практически постоянно. Она снилась мне. Меня с такой силой влекло к ней, что как только появилась возможность, я снова пошел к туннелю. Правда, не знал, как найти ее на другой стороне. Туннель и почти покинутая деревня – все, что я знал в вашем мире. Поэтому вернулся в дом, где меня лечили, и провел там два дня в надежде, что Леля заглянет. На третий она действительно пришла.
– И ты позволил себе больше, чем просто поцелуй?
Колт снова отвернулся и кивнул.
– Я не мог этому противостоять. Да и не хотел. Она была… необычной. Другой такой я никогда не встречал.
– Ты любил ее? – спросила я в лоб, сверля отца взглядом и не зная, какой ответ хочу услышать. Мне казалось, я швырну в Колта что-нибудь тяжелое, если он скажет «нет», и заору благим матом, если услышу «да».
– Как больше никого и никогда.
Пожалуй, этим вариантом ему удалось сбить меня с воинственного настроя. Я даже немного растерялась, потому что слова прозвучали неожиданно искренне и как-то… чувственно. В самое сердце кольнуло знакомой болью, которая появлялась всегда, когда я думала о маме. И только тогда, когда я думала о ней. В его голосе прозвучало эхо этой боли.
– Так почему ты бросил ее? Почему бросил нас обеих? Не был готов к ребенку и семейной жизни?
– Повторюсь: у нас шла война, – холодно отозвался Колт, всякая иллюзия эмоций исчезла из его тона. – А я оставался солдатом этой войны. Я не мог притащить сюда любимую женщину и новорожденную дочь, потому что все равно не смог бы ни остаться с вами, ни защитить. У меня даже дома тогда не было, вас негде было бы поселить.
– А вариант остаться в нашем мире ты совсем не рассматривал?
На его лице промелькнуло такое оскорбленное выражение, словно я спросила, не надевает ли он время от времени женское платье и белье.
– Дезертировать? Нет, это мне не приходило в голову. Мы с твоей мамой, конечно, обсуждали, как быть, в каком мире жить, но только после войны. Леля была готова уйти со мной, возможность возвращаться и навещать родных у нее оставалась. Но война затягивалась. Время шло. А потом Леля заболела… И умерла раньше, чем война закончилась.
– Мне было три года, когда ее не стало, – процедила я, дрожа от накатившей злости. – Вы так долго воевали?
– Слишком долго.
– А потом? Почему ты не забрал меня потом? Почему повесил на шею дяде с тетей?
Наши взгляды снова встретились. Я смотрела на Колта с вызовом. Примерно так, как мечтала с тех пор, как заподозрила, что он на самом деле жив: с немым укором. Потому что ничего другого человек, бросивший меня ради собственного удобства, не заслуживал. И вся эта история с войной… Готова поспорить, что он просто вешал маме лапшу на уши, заставляя ждать, когда рак на горе свистнет. Это ведь удобно, когда новостей из другого мира нет, говори что хочешь.