Гладиатор сцепляет руки за его спиной и изо всех сил старается удержаться, пока юноша тащит их обоих наружу. Ангрон извивается и рычит от напряжения, ползя вверх по пищеварительному тракту животного. Желудочный сок червя покрывает его с ног до головы, но юноша отрешается от нестерпимой боли, терзающей его плоть. Всю свою волю он сосредотачивает на продвижении вверх по извилистому тоннелю, сантиметр за сантиметром.
Не единожды Ангрон чувствует, как слабеют руки Гекса, едва не соскальзывая с пояса, но всякий раз вновь цепляются мертвой хваткой. Инстинкт самосохранения дает гладиатору новые силы, и все же их вряд ли хватит надолго.
Впереди мелькнул едва заметный светлый участок — тонкий ярко-красный просвет между жвалами зверя. Надежда на освобождение наполняет энергией мышцы юноши, не дает ему скользнуть обратно в темную утробу.
Гул крови в ушах почти заглушает сердцебиение прожорливого левиафана. Ангрон бросается вперед, скользит и загребает руками в поисках опоры, отказываясь уступать боли от кислоты, разъедающей его плоть. Еще немного, и свобода. Осталось совсем чуть-чуть.
Сквозь рвущуюся плоть и потоки чужеродной крови пробивается свет, когда Ангрон начинает медленно выворачивать монстру челюсти. Червь сопротивляется до хруста костей, смыкает челюсти на пальцах юноши, оттягивая их в обратную сторону, пока под давлением они не выскакивают из суставов. Но Ангрон не собирается сдаваться, и под рев восхищенной толпы неизменный фаворит гладиаторских игр вырывается из пасти воющей твари. Он жадно вдыхает полную грудь воздуха и падает на песок, как жертва кораблекрушения, прибитая к берегу. Следом за собой он вытаскивает Гекса. Червь извивается на земле в предсмертной агонии.
Ангрон переворачивает гладиатора на спину, но тот не шевелится. На его шее не прощупывается пульс. Юноша вытирает слизь и желудочную кислоту с губ товарища, прочищает дыхательные пути и начинает ритмично давить ему на грудь, чтобы побудить сердце вновь перекачивать кровь.
К ним откуда-то сверху соскальзывают змеиные глаза.
— Вот это да! Ангрон Тал’кр пытается оживить прославленного Гекса. Справится ли он? Сможет ли он вытащить его из пасти самой смерти? Поберегите слова — лучше выкладывайте монеты, друзья! Пока есть возможность, делайте ставки!
Юноша не желает вслушиваться в садистские насмешки верховых и не отвлекается на лай кровожадной толпы. Он не оставляет попыток вернуть мастера ножа к жизни: стимулирует сердце и вдыхает в легкие воздух — все, чтобы органы заработали вновь. Спиной Ангрон чувствует ползущий к шее холод, когда к нему приходит понимание, что жизнь покидает тело его брата. Краска отливает от лица Гекса, на губах проступают бледно-синие пятна необратимой смерти.
Ангрон оседает на горячую пыль посреди лужи свернувшейся крови и слизи, постепенно высыхающей в упругую серовато-розовую пленку. Он протягивает руку к лицу Гекса, чтобы смахнуть остатки грязи и опустить веки.
— Неудача! — чирикает верховой под радостные возгласы и брань, доносящиеся со зрительских рядов. — Ангрон не смог оттащить Гекса от края бездны. Не отведать больше его ножам свежей крови вам на потеху, мои дорогие друзья! Поздравляем победителей, а проигравшим пора раскошеливаться!
— Я не смог спасти его, — говорит Ангрон и со щелчками по очереди вправляет себе пальцы. Он смотрит на Эномая, старого гладиатора, который рвет ветхую тунику, чтобы перевязать юноше раны. — Я не смог спасти Гекса.
— Они и не хотели, чтобы ты его спас, — отвечает Эномай. — Наши жизни ничего не стоят в глазах верховых. Им нужно от нас только одно — рассмешить их дракой и порадовать глаз зрелищной смертью. Мы для них игрушки, и так будет всегда.
Ангрон останавливает руку своего наставника, обрабатывающего сочащийся ожог у него на груди. Даже столь тяжелые ранения к утру заживут в гладкие рубцы, хотя обычного человека такие раны почти всегда убивают. Ангрон сам не раз наносил их, поэтому знает точно.
Внимание Ангрона привлекает чей-то плач. Он вглядывается во мрак пещеры и замечает на земле дрожащего мальчика. На его теле розовеет еще свежее рабское клеймо.
— Это Йохура, — говорит Эномай. — Мальчик вчера впервые отведал горячей пыли — едва остался жив. И теперь он, как и все мы, страдает. Ему не сбежать от красных песков даже во сне.
Ангрон поднимается и идет к Йохуре, переступая через спящих на земле рабов. Ребенок трясется, свернувшись калачиком на полу. Кошмар держит крепко, и лоб его блестит от пота.
— Оставь его, — говорит Эномай, останавливаясь рядом. — Ему придется привыкнуть к страданиям, если он хочет остаться в мире живых.
Юноша медленно опускается на колени и кладет руку Йохуре на плечо. Все это он проделывает с осторожностью и мягкостью, поразительной для человека его размеров. Ангрон закрывает глаза, и на Тетиса волной накатывает боль этого ребенка: жар, острые клинки, крики, горячая кровь, заливающая глаза. Юноша слегка вздрагивает, и мальчик затихает, больше не вскрикивает, погружаясь в глубокий сон без сновидений.
Под изумленным взглядом Эномая Ангрон отводит руку.
— Что… — Старик смотрит то на умиротворенного Йохуру, то на Ангрона. — Что ты сделал?
— Я не знаю, — качает головой тот.
Захваченного воспоминанием Тетиса наполняет чувство глубочайшего благоговения.
— Что ты помнишь о себе, Ангрон? — спрашивает Эномай. — О чем твое самое первое воспоминание?
— О холоде.
— На горе?
Юноша хмурится:
— Нет, не о таком, как на горе. То был неестественный холод. Так холодит металл, а не камень. И голоса, потом свет, а потом… — Он обхватывает голову. — Не помню.
— Ты родился для иного места, — произносит Эномай. — Откуда бы ты ни пришел, какой бы путь тебя ни ждал, здесь ответов тебе не найти. И однажды эти пещеры и эти цепи больше не смогут удерживать нас, и тогда ты обретешь свободу и отправишься на поиски своей судьбы.
— Моя судьба — быть рядом с тобой, Эномай, — говорит Ангрон, — и с моими братьями и сестрами — жить на свободе, вдали от горячей пыли.
Седой ветеран улыбается:
— Тогда я не сомневаюсь, что мы будем свободны от горячей пыли.
Остальные рабы видели, как Ангрон помог Йохуре. Они неуверенно подбираются ближе. Сквозь страх и подозрение на их лицах робко проступает мольба, просьба причаститься к чуду. Ангрон замечает нечто незнакомое в их глазах, нечто, чего он раньше никогда не видел, — надежду.
Той ночью они ложатся спать непрерывной живой цепью, положив друг на друга руки, с Ангроном в самом конце. Тетис чувствует, как целые жизни, полные издевательств и пыток, сокрушительными валами обрушиваются на отца, пока тот принимает в себя боль своих братьев и сестер.