– Да тише вы! – рассердилась я. – Зачем так орать?
– Ну молчу, молчу, не ругайся. – Мужик и вправду замолк, изобразив, как застегивает молнию на потрескавшихся губах. – Просто эта неопределенность на нервы действует. Вообще непонятно, есть ли смысл на работу после Нового года выходить?
– Когда вы видели его последний раз? – устало повторила я свой вопрос.
Разговоры с такими неуравновешенными субъектами лишали меня сил.
Костян взял под козырек и отрапортовал:
– Двенадцатого числа, товарищ лейтенант. Я отвез его домой после работы. После этого он на работе не появлялся.
– А вы его всегда возили домой и из дома?
– Да, – ответил водитель и опять достал сигарету.
– Подождите, – насторожилась я, – а тринадцатого числа, когда вы за ним приехали, он что, просто не вышел из дома?
– Нет, тринадцатого был выходной. У меня накануне был день рождения. И Олег Юрьич разрешил на следующий день не приходить, а подлечиться после банкета, так сказать. – Костян щелкнул костлявым пальцем по горлу. – А потом уже, когда я звонил, он трубку больше не брал. Написал, что заболел. Ну, не беда. Я и другое начальство могу возить.
– А когда вы двенадцатого числа привезли Олега Одинцова домой, все было в порядке? Он не казался взволнованным или нервным?
Костян выпустил пышную струю белого дыма.
– Да нет, все было как обычно. В дороге он молчит, а я анекдоты травлю. О политике можем потрепаться немножко. Я болтливый, но Юрьичу нравится. В общем, приехали мы к его дому часов в шесть. Он вышел из машины, открыл калитку, пошел к двери. Все.
– Ничего не заметили?
– Нет. А что замечать надо было? Ну, машины на улице стояли.
– У дома Одинцова?
– Нет, подальше. Минивэн такой зеленый и красная машина, не помню марки.
– Номера не запомнили? – с надеждой спросила я. Про этот минивэн я уже слышала.
– А на кой мне? – фыркнул водитель. – Еще номера чьи-то запоминать! Я же не охранник.
– Хорошо, большое спасибо за помощь, – поблагодарила я.
– Да не вопрос вообще. Так что, вернется наш благодетель? Или можно удочки сматывать?
Я не ответила. Второй зам Одинцова смачно всхрапнул и завертелся на лавке, пытаясь поджать ноги так, чтобы они не свешивались на бетонный пол. Расспрашивать его не имело смысла.
По пути к своей машине мне пришлось уступить дорогу очередному разворачивающемуся автобусу. За рулем его сидел тот самый водитель с кудрявой бородой, который мне попался вчера на одной из улиц Тарасова. Он выехал с территории, обдав меня клубами дыма.
Подумав, я вернулась к ангару.
– Не знаете, что за водитель был на этом автобусе? – спросила я.
– Это Власов, – недовольно ответил Костян. – Гнида редкостная. Лучше бы он пропал, а не Олег Юрьич.
– Ничего не понимаю. Этот водитель был одним из тех, кто перегородил улицу. По идее, он должен отсидеть пятнадцать суток.
– Должен, да не стал, – ехидно скривился Костян. – У него где-то наверху большая покровительственная лапа, которая его кормит, греет, одевает и от всего отмазывает. Пока девчонки из бухгалтерии там чалятся сейчас. Мудак редкостный, б… – пардон, я обычно при барышнях не ругаюсь. Но что он тут забыл – это вопрос. С его связями мог бы губернатора возить. – Костян сплюнул в снег. – Жизнь несправедлива. Живут вот такие гниды на свете.
Попрощавшись во второй раз с балагуром-водителем, я дошла до своей машины и нырнула в ее остывшее нутро. Ожидая, когда салон наполнится успокаивающим теплом, набрала Кирьянова.
– Ну наконец, – отозвался тот с легким нетерпением в голосе. – Я уже сам собирался тебе звонить. Ты выяснила что-то?
– Новости не очень обнадеживающие, – ответила я, откидываясь на сиденье.
– Почему?
– Думаю, Одинцов мертв.
* * *
Кирьянов был обескуражен.
– Почему? С чего ты взяла?
– Ну вот, смотри, – начала я обстоятельный рассказ. – После двенадцатого числа нашего клиента никто в глаза не видел, но сообщения от него приходили регулярно. Дурацкие, надо сказать, ничего не значащие сообщения, без которых команда легко могла обойтись. Наталкивает на мысль, что они нужны были просто для отвода глаз. Чтобы доказать общественности, что Олег Юрьевич жив и убыл по болезни. Я сравнила сообщения в телефоне одного из замов и те, которые Одинцов присылал матери. Буква в букву. Ты часто пишешь двум разным людям совершенно одинаковые сообщения?
– Думаешь, надиктовали?
– Уверена. Либо надиктовали, либо сами написали – не важно. Идем дальше. Накануне забастовки Одинцов звонит заму…
– Звонит? Сам? Так это же доказывает…
– Подожди. Он звонит, чтобы приказать Козырю, своему заместителю, перекрыть проспект автобусами. Понимаешь, зачем нужен был именно звонок?
– Понимаю. Если ты права и Одинцова действительно похитили, звонок нужен был для достоверности. Голосовому сообщению о таком серьезном мероприятии заместитель мог не поверить.
– Именно. Заместитель сам признался, что если бы не личный звонок Одинцова, он бы не вывел автобусы с людьми на улицу.
– А почему ты считаешь, что Одинцова убили?
– Потому что дело сделано. Зачем он теперь нужен? Мне с самого начала не нравилась история с похищением. Если ты хочешь устранить конкурента, ты просто идешь и убиваешь его. Но родные нужны были для контроля над Одинцовым, а Одинцов был нужен именно для того, чтобы отдать распоряжение о забастовке. После смерти Одинцова компания не перестала бы существовать. В конце концов, у него есть жена. Бизнес перешел бы к ней или к матери. Даже если бы они отказались сами принимать участие в делах, собственником бизнеса им никто не мешает быть, а нанять грамотного управленца – дело пары дней. Компания участвует в конкурсе. Ее репутацию поддерживает трагедия – мертвый Одинцов. СМИ и соцсети взрываются от сострадания к вдове. Компетентные органы тщательно присматриваются к конкурсу перевозчиков – ведь дураку понятно, кому и зачем потребовалось бы убить Одинцова. У компании никто не решился бы отобрать маршруты, и жирный кусок денег уплыл бы из рук нашего теневого злоумышленника. Понимаешь?
– Ну, беги, я догоняю.
– Поэтому никто не стал бы убивать Одинцова сразу. Сначала злодею требовалось разрушить репутацию компании. И организуется эта треклятая забастовка. После того как полфирмы оказалось в кутузке, а в сети разгоняются истории про людей, едва не умерших в «Скорой», застрявшей в пробке, «Тарасов-транс» снимают с конкурса. Люди массово настроены на увольнение. Компания погибла.
– Уже сняли? – ахнул Кирьянов.
– Зам говорит, ожидают решения вот-вот. И теперь, как ты понимаешь, Одинцов им не нужен. И семья его тоже. После забастовки заму не пришло ни одного голосового сообщения. Матери Олега тоже. Только ничего не значащие эсэмэски – «болею, тяжело говорить, скоро выйду на связь».