Женщина пришла за… ядом! Она плакала, жалуясь на мужа, признаваясь в своем желании отравить его.
Мария выслушала ее жалобы, помолчала, посасывая мундштук своей трубки, а потом сказала ей:
– Вот, что, молодка. Я дам тебе яд, самый сильный, какой у меня есть. Твой муж умрет сразу!
Я замерла, боясь шевельнуться, а старуха продолжила:
– Только с одним условием. Ты сейчас пойдешь домой, сваришь себе сладкую красную кашу и съешь ее так, чтобы никто не узнал. Если у тебя это получится, завтра приходи, дам яд!
Молодка даже рыдать перестала! Задумалась, кивнула и отошла. Тогда я отмерла, помешала варево и накрыла крышкой.
– Иди сюда, Кати, – старуха прокашлялась и позвала меня ближе. Я, робея, подошла. – Слышала?
– Слышала, – призналась я.
– Нет у меня яда, – усмехнулась тонкими губами мать старшины, – но дуре этой кое-что показать надобно. Завтра, как придет, ты поближе ко мне держись. Узнаешь, зачем я ей такое задание дала!
В этот вечер представления не было – все устали с дороги, так что после тренировки и ужина старшина всех загнал спать, а вот наутро я поняла, что к представлению готовятся всерьез. Пришлось даже про котлы забыть – нужно было порепетировать с другими музыкантами, подыграть кукольникам и подпеть Арлиссе. Однако старухин наказ я помнила. Когда в сумерках молодка пришла к нашему костру, снова затаилась у котла.
– Тетушка, – селянка плакала, не скрываясь, – ничего у меня не вышло!
– Ну не реви! – прикрикнула на нее старуха. – Садись вот на циновку, рассказывай!
Молодка плюхнулась на тростниковый коврик и поведала историю с красной кашей.
– Пришла я домой, а огонь в печи погас уже, не на чем кашу варить. Пошла во двор за поленьями, а там сосед. Что, говорит, муж не греет, коли на ночь снова печь топить собралась? Ну, я ему сказала, что, мол, помыться на ночь хочу, чтобы мужу приятно было в постель ложиться. Так пришлось и за водой идти, и греть, и мыться!
Старуха кивала, покуривая свою трубочку, а я начала понимать, в чем была соль этого совета.
– Не успела намыться – муж пришел! Увидел меня в мокрой сорочке и в постель завалил! Некогда стало кашу варить.
Тут я даже улыбнулась.
– Утром ушел он на работу в поместье, а я печь снова растопила, собралась кашу варить, да глянула – ягод красных никаких нет! И крупа не толченая! Пока крупу толкла, соседка заглянула – спросила, чего это я крупу толку? Пришлось сказать, что пирог для мужа пеку. Испекла. Кашу варить, гранаты нужны, пошла в сад, рву их, свежие да мягкие, а мимо староста идет. Вот, говорит, заботница, все мужа балует, гранаты ему с мягкими косточками собирает!
Молодка всхлипнула и призналась:
– Ему сказала, что наливку делаю. Воротилась в дом, пришлось наливку ставить, гранатов на кашу чуток осталось. Ну, заварила кашу, горшок припрятала, матушка пришла. Все горшки переглядела и спрашивает – чего у тебя тут горшок припрятан? Сказала, что отвар женский поставила, чтобы детей родить …
Старуха все кивала, а я уже рот себе зажимала, чтобы не захихикать.
– Ушла маменька, я кашу съела, горшок вымыла, все припрятала, и опять соседка заглянула! Да как заорет: «Вот сама красную кашу ест и ни с кем не делится!»
– Да как же она узнала-то? – спрятала улыбку старуха.
– Так я на платье капнула кашей-то! – взвыла молодка.
– Вот видишь, – сказала ей старуха, – ты кашу от людей спрятать не могла, а собиралась яд утаить! Мужу-то пирог понравился?
– Понравился!
– А тебе понравилось, как он тебя ночью любил?
– Понравилось!
– Ну вот иди и опять воду грей, да мойся! И пирог ему еще испеки! И все у вас хорошо будет!
Молодка убежала, а я наконец смогла расхохотаться в голос. Ох, и мудра у старшины мать!
Глава 46
Герцог ди Новайо полулежал, опершись на подушки, в своей кровати загородного имения и скучал.
В дороге от сильной тряски не до конца затянувшаяся рана раскрылась и снова начала кровоточить и болеть. Приглашённый доктор прописал постельный режим. Герцог возмутился, что его держат в кровати как немощного старца. Назревал скандал. И только визит его величества заставил Алистера смириться с неизбежным. Нарушить прямой приказ короля он не мог.
И вот теперь… скучал.
В дверь осторожно постучали. Выждав несколько секунд, за которые герцог мог послать визитёра подальше, створка отворилась. В спальню заглянул Серджио. Камердинер его светлости был единственным человеком, решавшимся входить в клетку к тигру. То есть в спальню к герцогу. И то приходилось выдерживать множество предосторожностей.
– Доброго дня, ваша светлость, я принёс обед.
Не глядя на Алистера и потому проигнорировав недовольное выражение герцогского лица, Серджио поставил на кровать маленький переносной столик. Герцог заглянул в тарелку с наваристым бульоном, где плавали мелконарезанные кусочки грудки, и скривился ещё больше.
– Когда ты уже принесёшь мне мяса, старый плут, – ворчливо протянул ди Новайо, берясь за ложку. – Сколько можно кормить меня этой жижей, словно я малое дитя.
– Как только вы перестанете капризничать, словно малое дитя, я тут же принесу вам взрослой еды, – невозмутимо парировал Серджио.
Он поправил подушки, чтобы герцогу удобнее было сидеть. Посмотрел, как тот, демонстративно кривясь, съедает первые три ложки бульона. Пожелал его светлости приятного аппетита и покинул комнату. Чтобы вернуться через несколько минут с травяным отваром, сдобренным ложкой мёда.
Серджио начал служить Алистеру с детства. Сначала он был гувернёром мальчика, учил его читать и писать. Затем стал личным слугой и отправился вместе с господином в школу для юных аристократов. А получив титул, ди Новайо не отпустил верного Серджио, сделал своим камердинером.
И сейчас у герцога не было человека ближе и вернее.
Для старого слуги ранение Алистер было личным ударом. Когда герцога привезли, с бисеринками пота на бледном лице, с закушенной от боли губой, Серджио чуть сам не слёг, так сдавило сердце при взгляде на всегда сильного, бодрого хозяина.
Но синьору нужна была помощь, и Серджио отложил свои недуги на потом. Он окружил герцога заботой, терпел его раздражение и с умилением наблюдал, как синьор идёт на поправку.
Телесный недуг постепенно отпускал его светлость. Но старый слуга слишком хорошо знал своего господина и видел, что сердце герцога кровоточит.
В этом Серджио помочь не мог. Он даже не представлял, что за синьорина так глубоко запала в душу его светлости. И очень досадовал на себя, что не заметил, когда это случилось.
Ди Новайо доел бульон, вытер губы салфеткой и смотрел, как Серджио наливает отвар в тонкостенную чашку с герцогской монограммой. В его лежачем образе жизни развлечений было мало. Стены спальни надоели хуже горькой редьки. Алистер стал раздражительным и мог сорваться из-за любого пустяка. Поэтому он молчал. Не хотел обижать старого слугу, который едва ли не вырастил его и многократно доказывал свою преданность.