Даже на самом празднике старик представлял меня всем обитателям окрестных поместий и говорил, что эта девушка знает о вине столько же, сколько он сам. Гости слегка удивленно кивали и… подводили ко мне своих сыновей и племянников. Я быстро догадалась о причине и сердито шепнула старику:
– Дядюшка! Не надо меня сватать!
– Тебе нужен мужчина, – с легкой улыбкой ответил синьор, а потом принялся уговаривать: – Ну присмотрись, моя девочка, не одной же тебе век вековать! Вино этого не любит!
Я краснела, вспоминая герцога ди Новайо, и на фоне его блондинистого совершенства местные хлипкие мальчики меня абсолютно не впечатляли.
Наконец праздник отгремел, гости разъехались, и можно было вновь погрузиться в ежедневные заботы. Да только хозяин шато начал явно слабеть. Я с тревогой вглядывалась в его ставшие вдруг большими и пронзительными на исхудавшем лице голубые глаза. Меня пугала истончившаяся кожа его рук, окончательно побелевшие волосы, а главное – какая-то неземная, потусторонняя тихая улыбка.
Я всячески пыталась тормошить старика, а он легонько качал седой головой и улыбался. И это было страшнее того момента, когда он лежал полупарализованный, но все же готовый бороться за жизнь. Синьор Портэлл понемногу отказывался от еды. Потягивал вино, обмакивал кусочек булки в мед и только. Мясо абсолютно исчезло из его рациона. Подавая на стол, синьора Барнс тихонько вздыхала, сотворяла защитный знак и твердила:
– На небо готовится наш синьор, ой-ой!
Я злилась, но поделать ничего не могла. Только старалась каждую минуту проводить рядом со стариком, слушая его наставления и рассказы.
Когда в шато тихими шагами пришла весна, синьора Одэлиса стали выносить в сад. Ставили кресло на взгорочке, чтобы он видел работников и меня. Да и мы поглядывали за ним потихоньку.
Весной работы в шато хватало, так что я крутилась как белка в колесе, стремясь все успеть. Раскрыть, обрезать, подкормить, поставить подпорки, обработать от насекомых, уберечь от заморозков…
Даже ночью вскидывалась, вспомнив какое-нибудь важное дело, не выполненное днем. Герцог ди Новайо был прочно забыт. У меня сил хватало только дойти до кровати и уснуть, скинув обувь. Утром служанки сами будили меня, подавали воду, одежду, наводили порядок в спальне, потому что, едва умывшись и схватив со стола лепешку с сыром, я убегала на виноградник и возвращалась лишь поздно вечером.
Наконец самые срочные работы были закончены, на грядках появилась первая зелень, и яблони в саду стояли облитые бело-розовым цветом, тихие, как невесты под венцом.
В спокойный ясный день синьор Портэлл подозвал меня к себе, поцеловал в лоб, похвалил, напомнил, что я теперь хозяйка шато. Я возмутилась, но дядюшка только улыбнулся своей неземной улыбкой и сказал, что хочет подремать на солнышке. Его кресло отнесли в сад, поставили в тени самой большой яблони, укутали старика пледом и разошлись.
Как-то так получилось, что в этот день у всех нашлись важные и срочные дела. Никто не заглядывал в сад, а колокольчик, лежащий под рукой синьора, молчал. Только на закате я подошла к дядюшке. А увидев его, закричала. Мой крик собрал всех работников…
Хозяин шато ушел навсегда, глядя бездонными голубыми глазами на любимый виноградник…
Глава 27
Герцог ди Новайо мчался в шато. Подгоняемый жеребец оставлял за собой на дороге пыльный след. Сопровождающие давно уже отстали. Но для Алистера их присутствие или отсутствие ничего не значило. Он спешил туда, куда вело его сердце.
Скорее. Скорее.
Верный конь, как и всегда, чуял настроение хозяина и летел как ветер.
Какие там дни. В этот раз казалось, что путь от дворца занял часы. А то и минуты.
Герцог влетел во двор перед домом. Вокруг было странно пусто. Ни работников, ни ворчливого старика Портэлла. Но они и не были нужны. Ди Новайо искал свою женщину. Ту, что оставил, малодушно испугавшись.
Кати тоже нигде не было видно. Алистер обошёл дом, затем двор, заглядывая в каждое помещение, вышел к винограднику, а потом бросил взгляд на сад. И увидел её.
Кати, его Кати, сидела в плетёном кресле под яблоней, укрыв ноги пледом и устремив взгляд куда-то перед собой. Бледная и немного осунувшаяся, словно недавно плакала. Алистер почувствовал укол вины, потому он был виной её слезам.
Но больше ди Новайо не позволит своей женщине плакать. Он подошёл к ней.
Сидевшая в плетёном кресле, Кати подняла взгляд.
– Алистер? – произнесла на удивлённо. Не ожидала. Не ждала его.
Теперь он почувствовал досаду, хотя чему удивляться, после того как они распрощались? И это тоже его вина.
Герцог не позволил ей начать говорить. Он знал, что она скажет. И заслужил все эти упрёки и злые слова. Алистер был готов всё выслушать, а потом признать, что был идиотом. Что будет свадьба, дети, всё, что она захочет… но потом.
Сейчас он не мог сдерживать себя.
Герцог опустился на колени, схватил её руки и начал покрывать горячими жадными поцелуями.
Катарина тоже сползла с кресла и теперь стояла на коленях. Она позволяла обнимать себя, судорожно прижимать к груди, наслаждаться её запахом и понимать – как же сильно он соскучился.
– Кати… – прошептал герцог, прежде чем накрыть её губы своими.
Она ответила с таким жаром, что герцог понял – прощён. И его захлестнула волна ликования. Он целовал её жадно, безудержно. Словно долгие дни бродил по сухой пустыне и вот набрёл на источник живительной влаги.
Он подхватил её на руки и, не отрываясь от губ, понёс к шато. Кати не протестовала. А Алистер не хотел её отпускать. Ощущения прижавшейся к его груди любимой женщины наполняло счастьем и ликованием.
Дверь отворилась сразу же, едва он толкнул её ногой. Герцог внёс Кати в комнату и бережно опустил на постель. Отстранился от неё, хотя это было почти болезненно.
Но Алистеру хотелось одновременно никогда не отпускать свою женщину и любоваться на неё. На то, как она раскинулась на покрывале. Как её руки сжимают плотную ткань. А губы уже припухли от его поцелуев и приоткрылись, словно моля о новых.
Герцог не сдержался долго. Да и Кати явно не терпелось скорее избавиться от одежды и почувствовать его в себе.
Это было так же прекрасно, как он помнил с праздничной ночи Бино-Нуво. Нет, ещё прекраснее. Потому что он доставлял удовольствие любимой женщине и получал его сам.
Алистер не понимал, почему так долго думал. Но сейчас решился точно. Он сложит с себя полномочия. Откажется от должности и титула. Заберёт Катарину и увезёт её в своё дальнее имение.
– Кати, люблю тебя… – прохрипел герцог и… открыл глаза.
Вместе с последними судорогами удовольствия накатило горькое осознание – это снова всего лишь сон. Такой яркий, реальный, что каждый раз Алистер верил – вот сейчас оно точно по-настоящему. Но вновь и вновь просыпался в одинокой постели.