– Клавдия Ивановна, нам придётся задержаться в городе. Накормите, пожалуйста, Дона.
– Да, конечно. Не волнуйтесь, всё будет в порядке.
– Спасибо вам большое.
Мирослава облегчённо вздохнула и попрощалась.
– Давайте остановимся возле супермаркета, – предложил Морис.
– Зачем?
– Я куплю продукты и приготовлю обед.
– Только не супермаркет, ты пойдёшь туда и пропадёшь.
– Нет.
– Давай остановимся возле небольшого магазинчика.
– Ладно.
– Только учти, что столетний холодильник, который находится в моей квартире, выключен, и включать его я не собираюсь.
– Знаю. Я куплю ровно столько продуктов, сколько требуется для приготовления обеда. О! Вот и магазин.
Мирослава приготовилась ждать и погрузилась в осмысливание имеющейся информации. Вопреки её предположению Морис вернулся достаточно быстро.
– Ты уже? – спросила она удивлённо.
– Да.
Пока Морис готовил обед, Мирослава решила прибраться в квартире, протёрла пыль, вымыла пол. Время подходило к вечеру, когда позвонил Наполеонов.
– Шурочка! – обрадовалась Мирослава.
– Короче, – мрачным голосом проговорил он, – в сумке парик, одежда и прочие шмотки и косметика. Девушку задержали, потожировые и отпечатки на сумке её. Но они не совпадают с отпечатком руки на заборе в посёлке.
– Естественно, – ответила Мирослава и спросила: – Мария Буслаева призналась, что отправиться в «Рыжую ослицу» её попросила Люция?
– Да, призналась, что по просьбе Люции сидела в клубе и звонила её мужчине. Но он не отвечал. И она пару раз оставила ему сообщение при помощи записи, оставленной ей Люцией. Рыдала тут у меня, чуть весь кабинет не залила слезами, хоть сапоги болотные надевай. Клялась, что она ничего не знает об убийстве.
– Как Люция объяснила ей свою просьбу?
– Сказала, что она не спрашивала у неё объяснения, так как Маковецкая хорошо ей заплатила, а деньги девушке нужны на лечение отца. Но отец и дочь пока не дотрагивались до денег и готовы их вернуть.
– Вы их уже изъяли?
– Нет, но изымем. Девушку я решил отпустить под подписку о невыезде.
– Шура! Поторопись с изъятием денег, на них наверняка остались пальчики Маковецкой.
– Думаю, что остались, – ответил он, тяжело вздохнув.
– Чем ты недоволен?
– Тем, что она легко может объяснить, почему попросила Марию отправиться вместо неё в клуб.
– А отпечатки на заборе?
– Скажет, что её привозил в посёлок Трифонов.
– Неубедительно. Тем более что она уверяла, что никогда там не была.
– Хороший адвокат её отмажет. С этими доказательствами идти в суд рискованно. Нужно найти оружие.
– Сам же сказал, что она могла его выбросить.
– Сказал. Теперь ломаю голову, куда именно. У тебя никаких идей нет?
– Может, и есть, – ответила она и неожиданно прервала разговор и отключила телефон.
– Что за чёрт, – пробормотал Наполеонов, перезвонил Мирославе и услышал: «Телефон абонента не доступен. Позвоните позже».
– Опять её выкрутасы! – рассердился Наполеонов и швырнул трубку.
Мирослава между тем плюхнулась на диван и несколько минут сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Морис, не один месяц внимательно наблюдавший за её методами работы, знал, что на самом деле она смотрит внутрь себя, и сидел тихо, боясь помешать ей.
Наконец она обернулась к нему и резко сказала:
– Собирайся! Едем!
– Куда? – вскочил он.
– В гости к Люции.
– Что? – изумился Миндаугас. Он ни минуты не сомневался, что Маковецкая и на порог не пустит частных детективов.
Однако делать было нечего, Волгина уже была в прихожей, и он устремился за ней. Пока они ехали к дому Маковецкой, Морис удивлялся про себя тому, что вечерний мегаполис неожиданно притих. Машины куда-то испарились. Он думал, к чему бы это. Лёгкий холодок пробежал по его коже.
Мирослава каким-то образом догадалась о его ощущениях или прочла его мысли. Она усмехнулась и развеяла его сомнения:
– Машин нет, потому что дорогу перекрыли в двух местах. Поэтому все, кому нужно в центр и другие районы, сюда не суются, едут в объезд.
– Так просто? – вырвалось у него с облегчением.
– Угу, как правило, самое простое объяснение оказывается верным.
Они въехали во двор, в котором жила Люция. Мирослава попросила поставить машину за живой изгородью из акации.
– Нас могут оштрафовать, – предупредил Морис.
– Как говорит мой любимый двоюродный братец Виктор, нехай.
– Странное слово.
– Нормальное южнорусское слово. Можно сказать, украинское, – немного подумав, добавила она.
– Откуда ваш брат знает украинский?
– Его отец с Украины, Витя часто летом гостил у бабушки и научился у стариков. Молодёжь в ту пору предпочитала говорить по-русски.
– Выходит, зря Тарас Шевченко старался, – проговорил Морис только для того, чтобы не воцарилось молчание.
– Это он наперекор «проклятому» царизму, – усмехнулась Мирослава, – сам же он вёл свои дневники на русском языке. Да и большая часть прозы Шевченко написана на русском языке.
– Выходит, он думал по-русски? – удивился Морис.
– Выходит, – согласилась Мирослава. Она знала, что Миндаугас думает по-литовски и всё, что не предназначено для чужого уха, бормочет себе под нос тоже по-литовски.
Мирослава взяла его за руку и втащила в арку дома, расположенного напротив дома, в котором жила Маковецкая. Арка смотрела как раз на подъезд Люции.
– Какое удобное расположение, – похвалила Мирослава, – как будто как раз для нас и соорудили.
– Что дальше? – спросил Миндаугас, в его душе нарастало чувство приближения чего-то ужасного.
– Вот тебе номер телефона, – сказала Мирослава, сунув ему под нос крупно написанные на листке бумаги цифры.
– Люции? – догадался он. – И что я ей скажу?
Она тщательно проинструктировала его и велела:
– Повтори.
Он послушно повторил, после чего поинтересовался:
– Зачем всё это? Вы что, собрались сами задерживать её?
– Может, и собралась…
– Но мы не имеем права, – напомнил он.
– Не забивай свою красивую головку такими пустяками, – снова усмехнулась она, но глаза её при этом вовсе не были весёлыми, в них горела ярость и решимость.