После завтрака детективы почти до самого обеда провозились в саду.
– Кажется, опять начинает печь, – пожаловался Морис.
– Так июнь на носу, – отозвалась Мирослава, – во времена моего детства он был самым жарким месяцем в году.
– Там, где родился и вырос я, – отозвался Морис, – жара измерялась не месяцами, а днями.
– У вас там ещё и засухи нет.
– Да, зато накрапывающий дождь не редкость.
– Мне больше нравится дождь с грозой.
– Не могу разделить с вами этой симпатии, – улыбнулся он.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что если и смотреть на грозу, то только из надёжного укрытия.
Мирослава расхохоталась:
– Скажите, пожалуйста, какие мы нежные.
– А я вот думаю, что Дон в этом вопросе на моей стороне, – подмигнул ей Морис.
– Это уж точно, он не любит, когда на него капает и тем более грохочет где-то рядом.
– Наконец-то мы с котом оказались в кои веки в большинстве, – поддел её Миндаугас.
Мирослава поднялась во весь рост, сделала несколько движений, распрямляя спину, сняла перчатки и сказала:
– Ладно, господа большевики, на сегодня хватит, идёмте обедать.
Ни кот, ни мужчина спорить с ней не стали. После обеда детективы разошлись по своим комнатам, а Дон остался лежать в плетёном кресле на террасе. Во время его чуткой дрёмы большой пушистый хвост свесился вниз, и Дон не стал его поднимать.
Около четырёх вечера Морис постучал в комнату Мирославы и, когда она отозвалась, велел ей спуститься вниз. Тёплая горка домашних печений и две чашки горячего чая стояли на столе в гостиной.
– Ух ты! – воскликнула Мирослава и с удовольствием принялась за печенья.
Половинкой печенья угостили кота. Потом Волгина достала из шкафа пакет и сложила туда два десятка печений.
– Вы собираетесь всё это съесть в дороге? – спросил Морис, с опаской глядя на неё. – А живот не заболит?
– О моём животе ты можешь не беспокоиться, я собираюсь скормить их голодному следователю.
– Тогда ладно, напеку ещё.
– А я отправляюсь в дорогу.
– Так вам же к шести.
– С Шурой я хочу встретиться прежде, чем с Елизаветой Трифоновой.
– Понял.
Наполеонову Мирослава позвонила из машины при въезде в город. Звонила на стационарный в его кабинете, опасаясь, что по сотовому он может и не ответить, увидев её номер. А потом станет дико извиняться, ссылаясь на занятость.
Но и трубку стационарного Наполеонов долго не снимал. Наконец, Мирослава услышала его усталый голос:
– Следователь Наполеонов слушает.
– Шура, это я, здравствуй!
– Узнал. Здравствуй. Что, соскучилась? – спросил он.
– Угадал, – проворковала она.
– Говори чего надо, печёнкой чую, что ты звонишь не с добрыми намерениями.
– Я бы поставила твоей печёнке памятник, – рассмеялась она, – но разве у меня могут быть по отношению к тебе недобрые намерения?
– Слав, не тяни, я занят.
– Ты сегодня обедал?
– Уже и не помню, когда ел, – признался он грустным голосом.
– Тогда я приглашаю тебя в кафе за углом. Придёшь?
– Приду, – буркнул он, – не умею я отказывать красивым девушкам.
– Это хорошо, когда у мужчины есть хоть ка- кие-то слабости, за которые можно зацепиться. Так я тебя жду.
– Жди, – вздохнул он.
Мирослава пришла в кафе первой, заняла столик. Но ничего, кроме стакана минеральной воды, пока заказывать не стала, сказав официанту:
– Чуть позже. Я жду друга.
Когда Шура появился в дверях, она помахала ему рукой и тотчас подала знак официанту. Заказала первое, второе, два салата, две чашки крепкого чая, сказав при этом, что если чай будет по-настоящему крепкий и вкусный, то он получит хорошие чаевые.
– Обижаете, – сказал парень, – у нас всегда чай на высшем уровне.
Когда он ушёл, Шура усмехнулся:
– Смотри, как бы он нам чифирь не принёс.
– Надеюсь, что нет, – усмехнулась детектив, – судя по его добропорядочному виду, он хороший мальчик.
– А мне всё больше бандиты попадаются с добропорядочными рожами, – пожаловался следователь.
– Это всё потому, что ты не тот круг общения выбираешь, – притворно строго наставляла его Мирослава.
– Не всем же розы нюхать, кому-то приходится и с шипами дело иметь, – проворчал он и спросил: – Ты чего приехала-то?
– Ты пропал, мы начали беспокоиться. И выходит, не зря.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился он.
– Как что, – всплеснула она руками, – ты же без пригляда голодный ходишь! Если так и дальше будешь продолжать, то скоро ноги таскать не будешь.
– Мне Элла булочки покупала и чаем меня напоила.
– Хорошая девочка Элла, – кивнула Мирослава.
– Это точно, – согласился Шура, – вообще-то она за одним Солодовниковым должна приглядывать, а она за всеми нами успевает.
– Но тебе, по-моему, Элла уделяет особое внимание, – не без умысла заметила Мирослава.
– Ты думаешь?
– Я уверена в этом.
Наполеонов расцвёл. И вовсе не потому, что имел в отношении секретаря шефа далеко идущие планы, просто ему было приятно, что о нём проявляют повышенную заботу.
Официант принёс заказанные блюда и быстро расставил их на столе. Перед тем, как отойти, он шепнул Мирославе, что чай принесёт позднее, чтобы напиток не остыл.
– Спасибо, – улыбнулась Мирослава.
– Чего это он тебе на ушко шепнул? – подозрительно спросил Наполеонов.
– Сказал, что он от меня без ума. – Мирослава игриво потупила глаза.
– И ты за это его поблагодарила?
– А что, я должна была за это его обругать? – с наивным удивлением поинтересовалась она.
Шура ничего не ответил, только погрозил подруге детства пальцем. Сразу же после того, как Наполеонов расправился с первым, вторым и салатом, официант принёс чай.
– Следил он, что ли, за нашим столиком? – проворчал Наполеонов.
– Не следил, а наблюдал, – поправила его Мирослава ласковым голосом и достала пакет с печеньями.
– Как вкусно пахнет! – воскликнул Шура.
– Морис испёк.
– Знамо дело, Морис! Не ты же! – проговорил Наполеонов насмешливо.
Мирослава сделала вид, что обиделась и сказала: