Голоса - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 41

На следующий день Оррека во дворец не вызвали, и он ближе к полудню вместе с Грай пешком отправился на Портовый рынок. Он ничего заранее не объявлял, и на рыночной площади тоже никакого шатра или навеса не воздвигали, но стоило ему там появиться, как люди сразу его узнали и стали толпиться вокруг, опасаясь, правда, подходить слишком близко из-за шедшей с ним рядом львицы. Горожане радостно приветствовали Оррека и громко просили: «Расскажи нам что-нибудь, Каспро!» А кто-то даже крикнул: «Прочти!»

Меня рядом с Орреком и Грай не было. Я надела мужское платье — как и всегда для выхода в город — и не хотела, чтобы меня, «конюха Мема», видели в обществе Грай, которая своего обличья на этот раз не меняла. Я обежала площадь кругом и взобралась на облицованный мрамором постамент конной статуи, стоявшей перед Адмиральской Башней. Отсюда была отлично видна вся площадь. Эта статуя, созданная скульптором Редамом, целиком высечена из одной огромной каменной глыбы; конь стоит, опираясь на все четыре ноги, сильный и немного тяжеловесный, и, гордо подняв голову, смотрит на запад, в морскую даль. Альды, уничтожив большую часть наших памятников, этого каменного коня все же не тронули — наверняка из-за своей любви к лошадям. Они, разумеется, не знали, что богов моря, Севнов, у нас всегда изображают в виде коней и в таком виде им поклоняются. Я коснулась огромного переднего копыта каменного Севна и прошептала слова благодарности этим могучим богам. И Севн благословил меня, послав мне тень. День был безоблачный, с самого утра сильно припекало и становилось все жарче.

Оррек остановился там, где в самый первый день стоял его шатер. Вокруг тут же собралась огромная толпа. Пьедестал статуи Севна облепили мальчишки, да и многие мужчины пытались на нем устроиться, но я упорно держалась захваченного мною удобного места между передними ногами коня и изо всех сил отталкивала тех, кто напирал слишком сильно. Немало торговцев покинули свои прилавки и, накрыв товар тканью, присоединились к толпе слушателей или взобрались на табуретки возле своих лавчонок, чтобы поверх голов видеть и слышать рассказчика. В толпе я насчитала всего пять или шесть голубых плащей, но вскоре на перекресток у площади выехал целый отряд конных альдов и остановился там, даже не пытаясь протолкнуться дальше. Над площадью висел громкий гул голосов; слышались разговоры, смех, выкрики, и меня просто потрясло, когда весь этот шум разом смолк, сменившись полной тишиной, стоило Орреку ударить по струнам своей лютни.

Сперва он прочел стихотворение «Холмы Дома» из любовной лирики Тетемера. Эти стихи давно известны и весьма популярны на побережье Ансула. Читая их, Оррек напевал под аккомпанемент лютни рефрен, и люди вторили ему, улыбаясь и раскачиваясь. А потом, сделав небольшой перерыв, он вдруг сказал:

— Ансул — страна небольшая, но по всему Западному побережью поют ваши песни и рассказывают ваши легенды. Я впервые услышал их, еще когда жил далеко на севере, в Бендрамане. Поэты Ансула знамениты от южных пределов наших земель до реки Тронд. Но и в таких мирных государствах, как Ансул и Манва, жили некогда великие герои, храбрые, доблестные воины, и здешние поэты поведали о них всему миру. Послушайте же одну из таких историй — историю о приключениях Адиры и Марры на горе Сул!

В ответ на его слова над толпой возник мощный, но странный, даже пугающий гул — то ли протяжный стон, то ли рев, в котором слились печаль и радость. Но если Оррек и был слегка обескуражен тем, что слушатели отреагировали на его слова более бурно, чем он рассчитывал, то ничем этого не проявил. Он гордо вскинул голову, и над площадью вновь взлетел его сильный и чистый голос:

— В те дни, когда Судом еще правил старый король, из страны Хиш пришли вражеские войска…

Толпа, застыв, внимала рассказчику, а я с трудом сдерживала слезы. Эта история, эти слова были мне так дороги! Я познала их в тиши тайной комнаты, в полном одиночестве, прячась ото всех, а теперь слушала, как Оррек говорит все это в полный голос, на площади, заполненной людьми, в самом центре Ансула, под открытым небом, и за проливом высится легендарная гора, вся голубая, и сквозь легкую сероватую дымку просвечивает ее остроконечная белая вершина. Я так и вцепилась в каменное копыто Севна, изо всех сил стараясь не плакать.

История закончилась, и в наступившей тишине один из коней альдов вдруг громко, пронзительно заржал. Это был самый обычный зов боевой лошади, однако он разрушил волшебные чары, и толпа сразу задвигалась, засмеялась, раздались выкрики: «Эхо! Эхо! Слава поэту! Эхо!» А некоторые кричали даже: «Слава героям! Слава Адире!» Конный отряд на восточном краю площади перестроился, словно собираясь вломиться в толпу, но горожане не обращали на альдов никакого внимания, никто даже не посторонился, чтобы дать им проехать. Оррек довольно долго стоял, опустив голову, и молчал. Но взбудораженная толпа и не думала успокаиваться, и ему все же пришлось заговорить. Он не пытался перекричать горожан и говорил вроде бы самым обычным голосом, но, как ни странно, голос его был слышен по всей площади.

— Подпевайте! Пойте со мною вместе! — предложил Оррек и поднял лютню. Люди сразу притихли, а он громко пропел первую строку своей песни «Свобода»: «Как во тьме ночи зимней…»

И мы запели с ним вместе. Песню подхватили тысячи голосов. Дезак был прав: жители Ансула отлично знали эту песню. Не из книг, книг у нас больше не было. Эта песня носилась в воздухе — ее передавали из уст в уста, из сердца в сердце.

И вот отзвучал последний аккорд. После этого, естественно, наступила тишина, но длилась она всего несколько мгновений. А потом толпа зашумела с новой силой; вновь зазвучали приветствия, похвалы и просьбы спеть что-нибудь еще; впрочем, слышались и гневные выкрики в адрес исполнителя. И вдруг из глубины толпы донесся низкий мужской голос, выкрикивавший: «Леро! Леро! Леро!», и множество других голосов тут же подхватили этот зов, повторяя его нараспев, все громче и громче, и пристукивая в такт ногами. Я никогда не слышала ничего подобного, но знала, что это, должно быть, одна из старинных обрядовых песен, которые исполняли во время торжественных шествий, поклоняясь богине Леро. Прежде, когда мы еще вольны были воздавать хвалу нашим богам, песню эту, разумеется, пели открыто, на улицах. Я заметила, что конный патруль начал решительно проталкиваться сквозь толпу — видимо, в поисках зачинщика, — и это вызвало достаточно сильное смятение, так что песня постепенно утратила свою силу и смолкла. Мне было видно, что Оррек и Грай осторожно спустились по лестнице и пытаются пробраться к восточной стороне площади как бы позади отряда альдов. Толпа по-прежнему мешала всадникам проехать, но все же постепенно расступалась — трудно не отойти в сторону, когда прямо на тебя едет вооруженный воин на боевом коне, уж это-то я знала по собственному опыту. Незаметно соскользнув с пьедестала, я ужом ввинтилась в толпу, с огромным трудом выбралась на улицу, ведущую к площади Совета, и бегом промчалась по ней, срезая путь. За Домом Совета, уже на Западной улице, я и встретилась с Орреком и Грай.

Толпа все еще шла за ними, но, в общем, не по пятам, да и основная ее часть остановилась у моста над Северным каналом. Люди понимали: поэты и певцы священны, нельзя грубо вмешиваться в их жизнь. От статуи Севна мне хорошо было видно, как люди касались каменных плит, на которых до этого стоял Оррек, — так касаются алтаря бога, желая получить его благословение; и никто не решался ступить туда, куда только что ступала нога поэта. Вот потому они и следовали за ним на почтительном расстоянии, продолжая выкрикивать в его адрес похвалы и шутки и распевать сочиненный им гимн свободе. И порой над толпой вновь начинал звучать тот же молитвенный призыв: «О Леро! Леро! Леро!»