Голоса - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 3

— Ты здесь и раньше бывала?

Я онемела от ужаса и в ответ лишь молча кивнула.

А он вовсе и не сердился — он и руку-то поднял, чтобы ударить незваного гостя, врага, а совсем не меня. Он никогда на меня не сердился и всегда бывал со мной удивительно терпелив, даже если ему было очень больно, а я этого не понимала и вела себя глупо, бестактно и нерасторопно. Я полностью ему доверяла и никогда его не боялась, и все же он вызывал в моей душе какой-то благоговейный трепет. А тут вдруг в нем, казалось, вспыхнул гнев. Глаза его сверкали огнем, как в те минуты, когда он возносил хвалу Сампе Разрушителю. Глаза у него очень темные, и тот огонь, что вспыхивал в их глубине, был похож на раскаленную лаву, скрытую толщей темного камня. Он неотрывно смотрел на меня.

— Еще кто-нибудь знает, что ты сюда ходишь? Я только головой мотнула.

— Ты кому-нибудь рассказывала об этой комнате?

Я снова мотнула головой.

— Ты знаешь, что никогда и никому не должна о ней рассказывать?

Я кивнула.

Но он явно ждал более внятного ответа. Я понимала, что должна что-то сказать. И, набрав в грудь воздуха, торжественно произнесла:

— Я никогда и никому об этой комнате не скажу. И пусть свидетелями моей клятвы станут все боги нашего дома, и все боги нашего города, и душа моей матери, и души всех тех, кто некогда жил здесь, в Доме Оракула!

На лице Лорда-Хранителя отразилось легкое изумление. Немного помолчав, он шагнул ко мне, коснулся пальцами моих губ и сказал:

— Свидетельствую, что клятва эта была дана от чистого сердца. — Затем повернулся и положил руку на край маленького алтаря, зажатого книжными шкафами. Я, разумеется, последовала его примеру. А он легко взял меня за плечо, чуть повернул к себе и, внимательно глядя на меня сверху вниз, спросил: — Где же ты научилась такой клятве?

— Я ее сама сочинила, — сказала я. — Чтобы клясться в том, что всегда буду ненавидеть альдов, и обязательно выгоню их из Ансула, и всех их убью! Если смогу, конечно.

Так я ему все и рассказала. Выдала и свой самый-самый тайный обет, и свое самое сокровенное желание, о которых никогда и никому ни слова не говорила, и после этого разразилась слезами — не гневными, но чрезвычайно бурными, и так рыдала, что меня всю трясло; казалось, душа моя рвется на куски.

Лорд-Хранитель с огромным трудом опустился на колени — хотя колени у него после пыток почти не гнулись — и обнял меня. И я еще долго плакала у него на груди. А он молчал, ни словом меня не утешил, только крепко прижимал меня к себе, пока рыдания мои сами собой не прекратились.

И на меня сразу навалилась ужасная усталость, и мне стало так стыдно, что я отвернулась от него и, сев прямо на пол, уткнулась лицом в колени.

Я слышала, как он с трудом поднялся и, прихрамывая, прошел в темный конец комнаты. Потом вернулся и сунул мне в руку мокрый платок — видно, намочил его в том источнике, звук которого постоянно доносился откуда-то из темноты. Я приложила платок к глазам и несколько минут подержала так, а потом тщательно протерла влажной прохладной тканью все лицо.

— Прости меня, — сказала я. Мне было ужасно стыдно, что я невольно потревожила его, явившись сюда, да еще и устроила истерику. Я всем сердцем любила его и очень уважала, и мне, конечно же, хотелось проявить эту свою любовь, помогая и прислуживая ему, а не пугать его понапрасну своими слезами.

— Ничего, Мемер, нам всем есть о чем поплакать, — тихо сказал он. И я, взглянув на него, поняла: и он тоже плакал вместе со мною. По глазам и губам всегда ведь можно догадаться, что человек плакал. Меня просто потрясло то, что я вызвала у него слезы, и одновременно мне отчего-то стало легче и уже не так стыдно. А он, помолчав, прибавил: — Здесь для этого как раз самое подходящее место.

— А я тут почти никогда не плачу, — сказала я.

— А ты вообще почти никогда не плачешь, — сказал он.

И я была страшно горда, что он это заметил. А он спросил:

— Чем же ты обычно занимаешься в этой комнате? Это был очень трудный вопрос, и я ответила не сразу.

— Я просто прихожу сюда, когда мне становится совсем уж невтерпеж, — сказала я. — А еще мне нравится рассматривать эти книги. Это ведь ничего, что я на них смотрю? Если я в них иногда заглядываю?

Он снова помолчал и совершенно серьезно ответил:

— Ничего. И что же ты в них находишь?

— Я ищу в них те штучки, которые мне нужно нарисовать в воздухе, чтобы дверь открылась.

Я еще не знала слова «буквы».

— Покажи мне, — попросил он.

Я могла бы изобразить эти знаки в воздухе пальцем, как делала, открывая дверь, но вместо этого я встала и вытащила с нижней полки шкафа ту большую книгу в темно-коричневом кожаном переплете, которую про себя именовала «Медведь». Я открыла ее на первой странице, где были написаны слова (по-моему, я действительно понимала, что это слова, а впрочем, может, и нет). И указала ему те значки, с помощью которых открывала дверь в тайную комнату.

— Вот этот и вот этот… — шептала я. Потом бережно положила книгу на стол — я всегда очень бережно обращалась с книгами, особенно когда раскрывала их и смотрела, что у них внутри. А он по-прежнему стоял рядом и смотрел, на какие значки я указываю пальцем — все они были мне хорошо знакомы, хоть я и не знала ни их названий, ни того, как они звучат.

— Что это за знаки, Мемер?

— Это письменные знаки.

— Значит, эти письменные знаки и открывают дверь?

— Да, наверное. Только, чтобы дверь открылась, их нужно начертать в воздухе и р особом месте.

— А ты знаешь, что такое слова?

Я не совсем понимала, о чем он спрашивает. Вряд ли я тогда знала, что слова, которые пишут, точно такие же, как и те, которые произносят, что это всего лишь два разных способа сделать одно и то же. Я молча покачала головой.

— Ну вот что, например, делают с книгой? — спросил он.

Я опять промолчала, не зная, как ответить.

— Ее читают, — сказал он и вдруг улыбнулся, и лицо его сразу все словно осветилось. Мне до сих пор крайне редко доводилось видеть, как он улыбается.

От Исты я много раз слышала о том, каким счастливым, гостеприимным и великодушным был когда-то наш Лорд-Хранитель, как весело проводили время в большой столовой его гости, как он смеялся над детскими проделками маленькой Состы. Но я-то всегда помнила его таким, каким он стал теперь: человеком, которого подвергли страшным пыткам, которому железными брусьями раздробили колени, вывернули из суставов руки и переломали все пальцы. Человеком, у которого зверски убили всю семью, который мучительно страдает от нищеты, боли и стыда, сознавая, что его народ потерпел поражение и оказался порабощенным…

— Я не умею читать, — сказала я. И быстро прибавила, заметив, как меркнет его светлая улыбка: — А можно мне этому научиться?