– Ну, как? Совесть проснулась? Наверное, у тебя ее никогда не было, иначе ты не подставил бы меня на моей же днюхе. Запомни, Илюша, если ты со своей бешеной мамочкой нажалуешься ментам, сядешь за изнасилования и за смерть Аленки – есть статья: доведение до самоубийства. Я знаю еще парочку девчонок, с которыми ты точно так же поступил, как с ней. Пользуешься, что на тебя не накатали заявлений? Зря расслабился. Они живы и ненавидят тебя, а молчат – ты знаешь почему. Но если пожалуешься на ребят, мы не дадим твоей мамуле посадить их, девчонки обещали, что сядешь ты, и надолго. А мальчишкам припаяют состояние аффекта, за групповщину дадут годик условно. Скандал будет на весь город и область с приглашением областной прессы. Понял? А пока живи, сволочь. Идемте, ребята, пусть эта тварь уползает домой.
Удовлетворения мы не получили, осталось ощущение, будто не доделали дело до конца, на что Таня резонно заметила:
– Если продолжит подлости, его без вас прикончат. Бабуля про таких говорит, горбатого могила исправит. Пусть это будут другие, посильнее вас.
– В смысле? – обиделся Алик, подумав, что нас она считает слабаками.
– Не физически, дураки. По статусу сильнее.
* * *
– После того вечера Илью никто в городе не видел, пропал, – заканчивал Дима рассказ. – Заявлений на нас мамочка так и не накатала, значит, Илья не сказал, кто его жизни учил, иначе нам пришлось бы туго. Выходит, она отвезла его подальше, в соседнюю область. А ведь Танюша была права, он плохо кончил.
– Думаешь, Илья продолжил? – Павлу интересно мнение Димы.
– Понимаете, – задумался тот, – редкий человек способен пойти на насилие, эта тяга аномальна. Я что хочу этим сказать… Илья был запрограммирован на плохое, позже мы много вспомнили гаденьких поступков, которые он выдавал за шутки. А мы как дураки смеялись… неловко было, а смеялись… фактически поощряли… Но никогда, слышите? Мы никогда не участвовали в его приколах, все же между нами и Грюминым существовала некая невидимая граница, которую мы неосознанно построили, ну, недаром же Аленка и девчонки его не переносили. Только смерть сестры привела в порядок наши мозги. Вот так… Знать мне не дано, чем там у вас он промышлял, но думаю… то есть уверен… Илья был способен на все, абсолютно на все, что не свойственно нормальному человеку.
В общем-то, гости получили представление о «хорошем мальчике» Илюше, но Феликсу хотелось понять некоторые детали:
– А почему девчонки заявления в полицию не писали?
– Стыдно, – ответил Дима. – Город маленький, на язык попадут, кто-то будет жалеть, кто-то осуждать, а кто-то и высмеивать, интернет вообще заклюет. Это позорное, унизительное положение – когда тебя клюют без вины.
– Какой позор, ты о чем? Это преступление, а не вина. Некоторые девицы из подобных ситуаций шоу делают, бешеные бабки вымогают.
– Это у вас, в крупных городах, вы же все там продвинутые, свободные от условностей. А у нас по старинке, репутация женщины как бы опорочена.
– Дикость какая, – фыркнул Феликс.
– Данность, – усмехнулся Дима.
Разливая водку в рюмки, свою лепту в диалог внес и Леонид:
– Трудно иногда понять людей, но тут уж ничего не поделаешь. Если бы все были одинаковыми, мир стал бы жутко скучным.
Узнать-то узнали об Илюше особенности в прежней жизни, только все это лишь дополнения, а не улики по конкретному делу. Они молча выпили, не торопясь закусывали, спешить-то некуда, а поспешишь – упустишь что-то важное, не задав своевременно вопрос. Так прошло несколько минут, пока нужные и важные мысли не пришли к Павлу:
– Все же мне чего-то не хватает в смерти Алены. Если все были уверены, что она в норме, ничем не отличалась от себя той, какой была, не впадала в депрессию, то… Леня, ты уверен, что это был суицид, а не убийство?
– На сто процентов, – уверенно ответил Леонид.
– Но другие девочки как-то пережили, Алена имела поддержку в лице брата… Не знаю, мне чего-то не хватает.
Нашелся вопрос и у Феликса:
– Илья собирал ангелов, маленькие статуэтки, как он объяснял свое нетипичное хобби для молодого человека?
– Ангелов? – пожал плечами Дима.
– Да. Маленьких, с палец величиной.
– Понятия не имею, никогда ангелов не видел в его доме.
– А как запись додумался сделать? – задал следующий вопрос Феликс. – Не специально же Клара Васильевна устроила скандал?
– Я ничего не знал, – сказал Дима. – Я приехал накануне похорон Ильи, у нас традиция: на следующий день после моего приезда мы идем к Аленке на кладбище. Мама в тот день была какая-то особенная, видимо, знала о похоронах Ильи, она не торопилась, думаю, время тянула, чтобы попасть к часу захоронения. С нами был Аркадий Лукьянович…
– А это кто? – спросил Феликс.
– Мамин муж. Хороший мужик, любит ее. В общем, когда она пошла к матери Ильи, я понял, зачем идет. Ее так мучила смерть Алены, что во время прошлого приезда я рассказал о звонке сестры, о признании, о том, как мы его отделали до полусмерти, про Танюшку. Мама сказала, что мы правильно поступили, не убив его, а также, что свое он сам найдет, осталось только подождать. И дождалась. Я понял: останавливать маму бесполезно, да и зачем? Подумал, что, может быть, высказав все его матери, она избавится от боли. В общем, я спрятался за старинный склеп неподалеку и снял все на телефон. Знакомая работает в здешней администрации, она потихоньку выяснила у самой Грюминой, кто ведет следствие, я и поехал к вам в город, отдал конверт с флешкой.
– Извини, я не понял – зачем? – озадачился Феликс. – Ты приехал за двести километров, чтобы отдать флешку, а что конкретно хотел?
– Чтобы вы приехали сюда. Чтобы увидели маму, узнали, какая мразь Илья и… не искали убийц. Мама очень расстроится, если вы их найдете. Зло нужно истреблять.
– То есть? – насторожился Феликс, подозревая, что неслучайно Дима фактически уговаривает не искать убийц. – А ты сам где был тринадцатого января?
Дима рассмеялся, опрокинул в рот рюмку, которую держал в руке, после, уложив локти на стол, сказал:
– У меня алиби. Я был в части.
– В какой части? – тормозил Феликс.
– Я служу на Севере по контракту. И был тринадцатого января в своей части, это вы можете легко проверить, телефон дать?
– Не надо, – отмахнулся Феликс.
– Не стоит и маму подозревать, радикальные меры не в ее духе, тем более никто не знал, где эта сволочь залегла.
Болеку нравилось кормить Руслану пирожными.
Она с таким наслаждением поедала крошечные пироженки, запивая кофе с молоком, жмурясь и облизывая губы, что вызывала улыбку. Только здесь Руслана была не собранной в комок бедной родственницей, попавшей в богатый гадюшник, в котором чувствует себя лишней, а обычной девчонкой, с которой хорошо поболтать обо всем на свете, ну и угостить. В такие моменты Болек ощущал себя взрослым мужчиной, деньги-то на кафе не мама с папой дали, он сам заработал. У Богдана несколько направлений, мало-помалу они приносят доход, во всяком случае, не приходится лишний раз клянчить у папы. Если припомнить, то он не просил у отца денег давно, сейчас пришла мысль, что данный факт как раз и раздражает отца, это причина. Так сказать, сынок вырвался из-под опеки, папа перестал ощущать себя благодетелем, опять же, меньше поводов попрекнуть.